Внезапно мы оба смутились, что выглядело абсурдным после последних пяти минут интимной беседы и случайной наготы.
– Какой ужас! Извини меня, ладно? – сказал он.
– Ничего особенного. Ерунда.
Я отступил в стороны, чтобы взять с пола его полотенце.
– Вот…
Мы оба потянулись за ним одновременно, и когда я выпрямлялся, то мы едва не стукнулись лбами. Я отшатнулся, вполне прочувствовав собственное тело и то, насколько оно неуклюже.
– Вот, – повторил я, забыв свое недавнее негодование.
Джеймс повернул голову: мышцы шеи и плеч напряглись, когда я провел полотенцем по его волосам. Тыльная сторона моей ладони коснулась его подбородка, и он вздрогнул. Он выглядел совершенно протрезвевшим, настороженным. Я почувствовал, как горит мое лицо.
– Спокойной ночи, – выдавил я, сунул полотенце ему в руку и быстро покинул ванную комнату.
Сцена 10
Я снова проснулся уже через несколько часов, услышав, как кто-то стучит в дверь. До меня доносился голос – не Ричарда, а женский. Я приподнялся на локтях, и Мередит, не открывая глаз, завозилась рядом со мной, тихо застонав и потянув на себя одеяло.
Человек, который находился в коридоре, застучал снова, весьма настойчиво.
– Оливер, я знаю, что ты там, – раздался голос Филиппы за дверью. – Вставай.
Я не узнавал Филиппу: ее голос звучал ровно, безо всякий эмоций, как в плохой записи. Выскользнув из постели, я натянул трусы.
Она продолжала стучать, и я не хотел, чтобы она разбудила Мередит, поэтому приоткрыл дверь, не потрудившись взять джинсы.
Филиппа выглядела бледной и осунувшейся. Она скрестила руки на груди и посмотрела на мои боксеры, перевела взгляд на мое лицо, затем чуть вытянула шею и вгляделась в спальню.
– Одевайся, – приказала она. – Вы оба. Вы должны спуститься к причалу, мать вашу, живо.
И с этими словами она ушла. Я на мгновение застыл в дверном проеме, сбитый с толку тем, что Филиппа не сделала ни одного едкого замечания. Что-то было не так, причем настолько, что даже факт моего присутствия в комнате Мередит не имел значения. Я закрыл дверь и начал собирать одежду с пола.
– Мередит, – позвал я. – Вставай.
На пристань мы шли вместе, растерянные и недоуменные.
– Что случилось? – спросила она. – Едва рассвело.
– Не знаю, – ответил я. – Филиппа выглядела расстроенной.
– Почему?
– Понятия не имею. Она ничего не объяснила.
Спотыкаясь, мы спустились по шаткой деревянной лестнице, врытой в склон холма: ее усеивали камешки и ветки, и потому мы смотрели лишь себе под ноги. Когда последняя ступенька, наконец, была пройдена, я рискнул поднять взгляд. Джеймс, Александр и Филиппа уже были на причале и пялились на озеро. Я не мог видеть из-за их спин, что их так заинтересовало.
– Эй! – окликнул я их. – Ребята!
Александр был единственным, кто повернулся в мою сторону и покачал головой – слабое, вымученное движение.
– Что случилось? – повторила Мередит.
В ее голосе прорезалась нотка беспокойства.
Я протиснулся между Джеймсом и Филиппой, и передо мной открылось озеро, темное, стеклянное и неподвижное – туман клубился по краям, размывая очертания берегов. Рен стояла в воде по пояс, ее мокрая ночная рубашка прилипла к телу, руки были вытянуты вперед и дрожали. Ричард плыл, наполовину погруженный в воду, вне досягаемости кузины. С разбитой головой. Лицом вниз. Мертвый.
Казалось, мы целый час стояли на причале в молчаливом оцепенении, пока Мередит не закричала.
Акт III
Пролог
Мы с Колборном выходим из трапезной. Полдень. День кажется первобытным, доисторическим, солнце – теперь уже за тонким слоем облаков – яркое и слепящее. Ни у одного из нас нет темных очков, и мы морщимся и щуримся, как упрямые новорожденные младенцы.
– Куда теперь? – спрашивает Колборн.
– Я бы прогулялся вокруг озера.
– Ладно.
Я пересекаю лужайку, Колборн шагает рядом со мной.
В трапезной он в основном молчал и внимательно слушал. Время от времени он реагировал на мои слова, выгибая бровь или подергивая уголком рта. Он задал несколько вопросов, несущественных, вроде: «Когда это было?..» Хотя в моей голове последовательность событий ясна, рассказать всю историю от начала до конца – любопытная задача, простая в теории, но весьма кропотливая на практике: это словно выстроить в длинный ряд множество костяшек домино. Одно событие неизбежно ведет к другому.
Мы продолжаем нашу прогулку. Деревья стали выше, чем я помню, и теперь мне не нужно пригибаться под ветвями. Мне становится интересно, насколько дерево вырастает за десять лет, и я протягиваю руку, чтобы дотронуться до коры, будто каждый узловатый ствол – просто плечо старого друга, которого я, не задумываясь, касаюсь, проходя мимо. Но потом чувство общности пропадает: у меня нет никаких старых друзей, кроме Филиппы. А что думают обо мне остальные? Я не знаю: я их еще не видел.