Если бы мы были злодеями

Тебя зову изменником безбожным,

Губителем родителя и брата,

Бунтовщиком против законной власти

И извергом от головы до ног!

Скажи лишь “нет” – и этою рукою,

И силою моею, и мечом

Я докажу, что лжешь ты!»

Где-то в середине моего монолога кривая улыбка исчезла с губ Джеймса. Теперь он холодно и неприязненно смотрел на меня. Я внимательно наблюдал за ним и, пока он говорил, следил за каждым его вздохом, жестом, движением глаз. Играл ли он, или его слова, как и мои, были наполнены иным, более темным смыслом?

– «Мог бы я

Спросить, кто ты; но сам я не желаю

Отсрочить боя: воин ты по виду

И дворянин по речи. Здесь кидаю

Тебе в лицо твои я обвиненья,

Зову бездельником, гнушаюсь

Бессильным ядом клеветы твоей

И, взявши меч, вобью тебе я в горло

Назад всю ложь твою! Трубить, герольды!»

Мы подняли оружие и поклонились, не сводя друг с друга глаз. Он сделал выпад первым. Мой блок был неаккуратным, неуклюжим, и клинок Джеймса с сердитым лязгом ударился о рукоять моей рапиры. Я споткнулся и попытался восстановить равновесие. Еще один выпад, еще один блок. Я парировал удар и ткнул Джеймса в левое плечо.

Рапиры звякали: тупые лезвия сталкивались, отбивая барабанную дробь. Он обхитрил меня, уклонившись от всех моих выпадов. Я ударил сильнее, быстрее, заставив его отступить к вершине Моста.

– Спокойно, – сказал Камило, – полегче.

Мы прошли вниз по Мосту, наши ноги плели быструю виноградную лозу в узком проходе между двумя линиями изоленты. Такова была хореография: я должен был атаковать его до конца Моста, где он падал, зажав рукой живот, и кровь расцветала под его пальцами (как это будет сделано, нам еще предстояло узнать у костюмеров). А пока мы сражались параллельно друг другу: я – лицом к одной стене, он – к другой, мечи сверкали между нами. Гнев вспыхнул глубоко внутри меня, и я подтолкнул Джеймса к самому краю Моста. Он пошатнулся, начал балансировать, но когда я поднял руку, чтобы нанести «смертельный» удар, его пальцы сжались в кулак на рукояти клинка. Еще секунда – и он врезал мне в челюсть. Перед глазами у меня вспыхнули раскаленные добела звезды. Боль ударила меня как таран, почти вырубив. Камило и один из солдат одновременно закричали. Рапира выскользнула из моих пальцев и упала рядом, когда я рухнул на локти, кровь хлынула из носа, заливая рот и рубашку, будто кто-то открыл кран.

Джеймс уронил рапиру и уставился на меня широко открытыми глазами.

– Какого черта ты делаешь?! – заорал Камило. – Отойди!

Джеймс отступил, как лунатик, – медленно, зачарованно. Его пальцы согнулись, костяшки побелели. Я попытался заговорить, но мой рот был полон крови: я задыхался, она пузырилась на губах, стекала по подбородку. Двое солдат приподняли меня, и моя голова упала вперед, словно все сухожилия на шее порвались.

Камило продолжал кричать:

– Недопустимо! Что, черт возьми, на тебя нашло?

Джеймс вздрогнул и перевел взгляд на него.

– Я… – начал он.

– Убирайся! – оборвал его Камило. – Я разберусь с тобой позже.

Губы Джеймса беззвучно шевельнулись. Внезапно на его глаза навернулись слезы. Он посмотрел на меня с высоты своего роста, пробормотал что-то неразборчивое, повернулся и, спотыкаясь, спустился в зал, оставив пальто, перчатки и остальные свои вещи нетронутыми.

– Оливер, ты в порядке? – Камило присел на корточки рядом со мной, приподняв мой подбородок. – У тебя зубы на месте?

Я закрыл рот, полный крови и слюны, с трудом сглотнул, борясь с рвотными позывами. Камило ткнул пальцем в самого рослого солдата.

– Помоги мне отвести парня в лазарет, – сказал он, а потом указал на другого: – А ты найди Фредерика, передай ему, что мне нужно срочно поговорить с ним и Гвендолин. Вперед!

Мир покачнулся, когда они подняли меня, и я тупо надеялся, что потеряю сознание и никогда уже не очнусь.

Сцена 6

Меня отпустили из лазарета только в одиннадцать вечера. Мой нос оказался сломан, но без смещения костей. На спинке носа была зафиксирована пластиковая шина, а под глазами расплывались кляксами красные и фиолетовые синяки. Фредерик и Гвендолин навестили меня, спросив, что случилось. Они рассыпались в извинениях, но тут же потребовали, чтобы я держал все в секрете и даже называл это несчастным случаем, если другие студенты начнут спрашивать, что со мной стряслось. Они заявили, что Деллехеру не нужны ни сплетни, ни новые проблемы. К тому времени, как я вернулся в Замок, я еще не решил, согласен с этим или нет.