Если бы мы были злодеями

Я сразу направился к лестнице и начал подниматься по ступеням. Но шел я не в Башню. Казалось маловероятным, что Джеймс будет там, но я не хотел рисковать. Вместо этого я подошел к двери Александра и тихо постучал. Я услышал звук задвигаемого ящика, и мгновение спустя мой одногруппник приоткрыл дверь и уставился на меня.

– Твою мать, Оливер, – сказал он, поморщившись. – Пип сообщила мне, что случилось, но я не думал, что все так плохо.

Глаза у него были красные, налитые кровью, губы сухие и потрескавшиеся. Он выглядел немногим лучше, чем я.

– Я вообще-то не хочу говорить об этом.

– Справедливо. – Он шмыгнул носом и утерся рукавом. – Чем могу помочь?

– У меня чертовски болит голова, и прямо сейчас я бы предпочел не чувствовать ничего выше шеи.

Он открыл дверь пошире.

– Доктор принимает.

Я редко заходил в комнату Александра и всегда удивлялся, что там царит полумрак. Сейчас в спальне стало еще сумрачнее: оказывается, он завесил окно гобеленом. Его кровать была погребена под грудой книг. Он быстро сгреб их в охапку и вывалил на стол, заваленный бумагами, с которого они тотчас попадали на пол, где уже валялись какие-то скомканные бумаги вперемешку с одеждой.

Александр указал на кровать, и я с благодарностью опустился на матрас, чувствуя, как сильно стучит в висках пульс.

– Могу я спросить, что случилось? – спросил он, когда ему удалось добраться до верхнего ящика письменного стола. – Я не стану тебя пытать, я просто хочу знать, стоит ли мне спихнуть Джеймса в озеро в следующий раз, как увижу его.

– Ты часто видел его в последнее время? У меня такое чувство, что он не бывает в Замке.

– Он приходит и уходит. Ты наверняка знаешь лучше.

– Он обычно появляется в комнате после того, как я ложусь, и к тому моменту, когда я встаю, его уже нет.

Александр вытряхнул несколько маленьких цветков травы из баночки для фотопленки и начал крошить их в упаковочную бумагу.

– По-моему, он слишком глубоко вошел в роль. Метод, понимаешь? Не знаю даже, где в тот момент был он, а где – Эдмунд.

– Ну… это нехорошо. – Он взглянул на мое разбитое лицо. – Очевидно. – Александр прищурился и скривился, как будто только что прикусил язык. – Тебе давали обезболивающие?

Я достал из кармана пузырек: маленькие белые пилюли, не больше мятных леденцов, заскользили по дну.

– Дай мне пару.

Я так и сделал. Александр раздавил таблетки бочонком из-под фотопленки и посыпал траву получившимся порошком. Затем снова полез в ящик стола и достал маленькую загадочную бутылочку. Отвинтил крышку, постучал по стеклу тыльной стороной ладони. Другой белый порошок более тонкого помола. Он добавил его к косяку, не сказав мне ни слова.

Я не стал спрашивать.

– Что у вас там стряслось? – спросил он, начав скручивать бумагу. – Вы, парни, отрабатывали бой третьей сцены пятого акта, и он просто стукнул тебя?

– Практически.

– Ну и ну! Почему?

– Хотел бы я знать.

Он пробежался языком по липкому краю бумаги, после чего залепил его кончиком пальца. Слегка загнул кончик и передал косяк мне.

– Вот, – произнес Александр, – выкури его и не будешь ничего чувствовать неделю.

– Отлично. – Я встал и ухватился за спинку стула.

Голова по-прежнему раскалывалась.

– Ты в порядке? – спросил Александр, обеспокоенно глядя на меня.

– Буду через несколько минут.

– Уверен? – Он не выглядел убежденным.

– Да, – ответил я. – Я буду в порядке.

И я потащился к двери, как слепой, хватаясь руками за стену.

– Оливер! – окликнул меня Александр, когда я открыл дверь.

– Да?

Он указал на свой нос и грустно мне улыбнулся. Я потянулся к собственному лицу и ощутил что-то липкое. Похоже, на верхней губе набухла свежая капля крови.

Как правило, я не курил в Замке. Я вышел через заднюю дверь и побрел к подъездной дорожке. Косяк, с чем бы он ни был, я плотно зажал между губами. Я затянулся: было морозно даже для февраля, и мое дыхание вырывалось изо рта вместе с дымом, скручиваясь в длинную спираль. Нос казался набухшим и толстым, как будто его заткнули глиной. Интересно, когда через три недели сойдут синяки, будет ли он выглядеть по-прежнему? Я изо всех сил затянулся, и дым обжег горло по пути в легкие.

Я прислонился к стене и старался не думать. Лес был тих и в то же время полон негромких звуков. Щебет птиц, отдаленное уханье совы, легкий ветерок, шумящий в верхушках деревьев. Я замер и ощутил, что каким-то непонятным образом мой мозг медленно отделился от тела. Я еще чувствовал боль и был скручен тисками нерешительности, но что-то возникло между мной и мыслью, и чувством, и всем остальным – тонкий туман, подсвеченный экран с силуэтами, движущимися по другую его сторону. Я не мог сказать, холод ли это или косяк Александра, но постепенно я начал цепенеть.