Эшелон сумрака

Я легла рядом с люком, чтобы лучше их слышать и вспомнила о туфлях, в которых всё же было не так прохладно. Но их пришлось оставить у люка – придерживать его от закрывания. Сами узорчатые носочки мне было жалко, из-за чего пришлось их перевернуть к верху и зажать только каблучок – он был твердый и не должен был расколоться.

– Опасно на поворотах? – повторил лорд, – ты не говорила мне об этом.

– Вы и не спрашивали, милорд, – повторила вечное обращение второго я.

– Справедливо, – хмыкнул Оушен, – но в корне неправильно с твоей стороны. В следующий раз говори мне о подобном. Я установлю поручни.

Я не сдержала счастливой улыбки. Можно ли эти его слова считать, как заботу, но я именно так и думала. А это многого стоило.

– Хорошо, – вышло у меня с придыханием.

– Интересный способ общения, – ни к кому не обращаясь, сказал старичок, – и главное – не вредящий.

Оушен рассмеялся.

– Ты прав, Арзт. Я и не осознавал, что «враги» подберутся ко мне настолько изощрённо.

Я нахмурилась.

– Я вам не враг, господин, – решила сообщить ему.

Он рассмеялся ещё громче.

– Это ты так считаешь, Лу.

Я ничего не поняла. Но прошептала:

– Вы ошибаетесь.

– Я практически никогда не ошибаюсь, Луана, – услышал меня он.

Я повернулась набок и ковырнула ногтём краску с крышки люка. И как только ему удается так хорошо различать мой голос?

– Вы сегодня добрый, – не выдержала я, – точнее, сейчас.

– Обезболивающее действует, милорд? – спросил второй.

– Арзт, добрый я для неё, – заставил меня совсем вспыхнуть Оушен, – для тебя и морфий не поможет.

Я выдохнула тёплый воздух из груди и закусила щёку изнутри. Это будет плохим вопросом, но разве он сам не сказал, что…

– Вы болеете? – я вся сжалась, ожидая его ярости, – поэтому смотрели мою кровь сегодня?

– Ты специально сказал без названия? Чтобы она поняла? – рассержено вопросил Оушен.

– Прошу прощения, милорд, – трясущимся голосом пролепетал мужчина, – госпожа догадливая, вот и…

Мне стало неприятно от того, что я подставила его, но больше я и слова произнести не могла.

– Всё не так просто, юная госпожа, – ответил мне почему-то старик, – я врач и пытаюсь лечить. Но… можно ли назвать это болезнью…

– Нельзя, – прохладно заметил лорд.

Я задумалась.

– Вы поэтому скрываете лицо под маской? Потому что… вашу болезнь… видно? – неуверенные слова от меня.

– Я делаю это, чтобы не навредить тебе, Лу. Плевать я хотел на то, как это выглядит, – резкое и непривычное для него, – и заканчивай со своими вопросами. Ты в любой перспективе узнала достаточно.

Под ноготь впился кусочек краски, отчего я едва слышно зашипела и села, разглядывая новую рану.

– В-вы можете мне навредить из-за моей крови? – спросила я, наверное, сходя с ума от наглости.

Лорд зло выдохнул.

– Нет, – холодное.

И я передумала спрашивать дальше.

– Я могу…? – попытался задать вопрос врач.

– Не можешь, – перебил его Оушен.

Повисла гнетущая тишина. Которую прервала неожиданно я:

– А я для вас песню вспомнила, господин, – я выдавила улыбку.

– Когда же ты начнёшь делать так, как я говорю? – усталый вопрос, – но я и в самом деле рад твоей песне, Лу. Только пока не начинай.

Послышался скрип, какое-то шуршание и выкрик врача:

– М-милорд! Вам нельзя пока вставать! Я-я… могу!

– Арзт, покинь меня. Давай, следующий вагон, – это почему-то заставило меня улыбнуться, – Лу, приоткрой люк. Но только не сильно и зажмурь глаза. А еще вытяни руку. Я жду.

Это было очень странно, и сердце колотилось так, будто в нём появился церковный колокол, однако я сперва зажмурилась, а после подцепила крышку.

– Не опускай руку, – голос без маски очень близко, – я рад, что ты послушная, Луана. Иначе мы с тобой не были бы «друзьями», – немного обидное.

В раскрытую ладонь ткнулась какая-то твердая и неровная коробка. Хотелось открыть глаза и посмотреть, но было страшно даже думать об этом.

– Справа ручка, возьмись за неё, – указания мне, – справа, Лу, – усмешка, – право – с другой стороны. Удивительно.

Я ухватила пальцами за кожаный ремешок и потянула.

– Закрывай люк, – он дождался момента, когда я вытащу коробку на крышу, – глаза открывай только после.

Небольшой удар крышки, от которой я напугалась даже больше, чем от того, что не смогла удержать её, а после мой взгляд сперва на закрытый люк, а затем на коробку.

– Ты должна была учиться хоть на чём-то, – прокомментировал он моё восторженное общупывание кожаной поверхности кривой коробки, – это мандолина. Не такая сложная в игре, как лютня, на что я опирался при выборе. Пара лет учёбы, и ты сможешь аккомпанировать своим песням.

Три защёлки, с которыми я разбиралась, пока он говорил. Я почти ничего не слышала – в ушах будто море било о скалы. Глаза слезились, я не дышала, и в душе раскрывалось что-то такое же огромное, как весь этот поезд со всеми людьми.

Крышку я открывала долго, как и долго смотрела под неё, не решаясь коснуться гладкого блестящего дерева.

– С фортепиано всё вышло бы проще, согласись ты находиться в одном из моих вагонов, однако…

Первое прикосновение. Лёгкое, неосязаемое и нерешительное.