Эйнемида I. Семена раздора.

– Я скажу вам так, – понизив голос, владелец таверны придвинулся к собеседникам, – царь наш, добродетельный и милосердный Нахарабалазар, воистину лев среди людей, одарён бесчисленными достоинствами и украсил свою молодость славными победами. Всё это так, вот только ни одна из его побед не одержана за пределами Мидонии. Пять лет правит молодой царь и все пять лет сражается с мидонянами: то со своим братом, то с восставшими рабами, то со мятежными вельможами, теперь вот с народом. Ставлю золотой сикль против обглоданной куриной кости, что немало глаз следят за всем этим с большим вниманием. На острове Занбар, к примеру, или в Мехероне, а может и в Плоской Земле.

– Ты хочешь сказать, кто-то из соседей может захотеть напасть на Мидонию? Брось, где ты найдёшь такого безумца? – Энекл махнул рукой. – Мидонию нельзя завоевать! Она больше и богаче всех в Архене, у неё воинов, как вшей на бродяге. При старом царе очень многие это почувствовали на своей шкуре – на всю жизнь запомнят.

– Вот только старый царь уже шесть лет как мёртв, а память у людей короткая. Долго помнят только обиды, а их у соседей немало. Кому-то может показаться, что царство ослабло, а что из этого выйдет, ведомо лишь богам. Что ж, спасибо за вино, друзья мои, но мне пора. Ваша еда, верно, уже почти готова, да и, может, другим гостям угодно чего-нибудь.

– А кстати, кто они? – Диоклет покосился на единственный занятый стол. – Вид у них довольно мрачный.

Действительно, компания выглядела не так, как должны выглядеть люди, собравшиеся на пирушку. С такими лицами было бы уместнее явиться на тризну, а беседа их совсем не походила на пьяный галдёж. Один – длинный и тощий как палка, с торчащим кадыком – особенно горячился, всё время норовя повысить голос, собеседникам то и дело приходилось его одёргивать. Все пятеро довольно молоды, одеты хорошо. Энекл решил, что они либо из зажиточных купцов, либо мелкие аристократы.

– Не знаю, никогда раньше не встречал, – пожал плечами Пхакат. – Тот, в зелёной одежде, вроде бы держит лавку, но не поручусь. Гости неплохие: уже почти полчана пива выпили, да не моего, а местного, а я-то уж боялся, выливать придётся. Сами знаете местное пиво: что завтра не выпил, то послезавтра вылил. Ладно, пойду я, вон Махтеб уже машет, видно козлёнка пора снимать. Приготовьте свои животы, старый Пхакат припас для них кое-что вкусное. Иду, я, иду, ничего без меня не могут, лентяи!

Ворча на племянника и распекая слуг, Пхакат вышел из залы. Не прошло и десяти минут, как в дверях появились рабы с полным блюдом дымящегося сочного мяса, чей аромат тут же заставил Энекла с Диоклетом на время забыть о невзгодах.

Когда они уже утолили первый голод и лениво потягивали вино в ожидании второго блюда, дверь таверны распахнулась, впустив молодого эйнема – худощавого, невысокого, с копной встрёпанных светлых волос и гладко выбритым подбородком. На нём был длинный лимонно-жёлтый хитон с просторными рукавами, а на плече висел тиснёный кожаный тубус для свитков. Завидев Диоклета и Энекла, вошедший просиял, и устремился к их столу.

– Хайре, соотечественники! Калиспера! В общем, возрадуемся! – он шумно уселся, по-хозяйски наливая себе вина в забытую Пхакатом чашу. – Так и знал, что найду вас здесь. Вы, вояки, потрясающе предсказуемы.

– Хайре, Феспей, присядь с нами, преломи хлеб, выпей вина, – ухмыльнулся в бороду Энекл.

– Нет, нет и нет, – молодой человек решительно замотал головой. – Не бывать тому, чтобы я, Феспей из Фрины, сын Тинасодора, людьми невежественными прозванный «Разбойником», хоть на миг предположил, будто доблестный воитель может не пригласить к столу скромного слагателя стихов, да ещё и соотечественника. Будь спокоен, Энекл, я всегда буду садиться за твой стол, не прося разрешения, и в том даю тебе своё слово. Да будет мне свидетелем Сагвенис подающий радость, предводительствующий пирами.

– Думаю, у Энекла после твоей клятвы сильно полегчало на душе. Теперь его стол не останется без доброго нахлебника, – улыбнулся Диоклет.

– Только не подумай, что я несправедлив: тебе я клянусь в том же самом. Что это тут у нас? Ягнятина, козлятина? – Феспей придвинул к себе блюдо, придирчиво выбирая кусок. – А второе блюдо будет?

– Печёный карп уже ожидает чести быть съеденным автором «Клифены» и «Гарпий».

– Диоклет самолично рассмотрел ему плавники, – вставил Энекл.

– Карп... – Феспей вздохнул. – Конечно, местный карп не так уж и плох, но разве можно сравнить хоть одну речную рыбу с той, что выловлена из моря? О, стремительный тунец, о прекраснопёрый лаврак и среброблещущая кефаль – щедрые дары Сефетариса зеленобрадого, пастыря волн, как я тоскую по вам в этом засушливом краю!

– Подумать только, впервые в жизни я с ним согласен, – хмыкнул Энекл.

– Так выпьем же за это! – воскликнул Феспей и, плеснув каплю вина на пол, одним махом осушил чашу. – О, неужели эйнемское? Превосходно! Ну да ладно, рассказывайте, что вы сегодня устроили? О ваших подвигах судачит весь дворец.

– Интересно, что именно? – спросил Диоклет.