Эйнемида I. Семена раздора.

– Слышал и как раз отправил его за кувшином, пока ты любовался рыбьей чешуёй.

– Отлично, самое время выпить. Кстати, карп сегодня будет отменный: свежий, в меру жирный и самого подходящего возраста.

– Да, вечером лучше взять рыбу постарше, чтобы насытиться и умиротвориться, – с самым умным видом изрёк Энекл, и расхохотался. – Что ты так уставился? Мне тут Пхакат, пока тебя не было, целый трактат про рыбьи плавники рассказал, не хуже, чем учитель в гимнасии.

– Священный Шар Эйленоса, я думал, мир перевернулся с ног на голову и дождь пошёл снизу-вверх. Правильно сделал, что рассказал. Умение наслаждаться жизнью, да будет тебе известно, отличает человека от животного – так утверждал Эхелеон из Клихем. К пище это тоже относится.

– Клянусь Копьями Хороса, этот твой Эхелеон сказал чистую правду! И именно этим я сейчас собираюсь заняться: буду наслаждаться жизнью, поедая огромный кусок жареного мяса и распивая кувшин доброго эйнемского винца.

– Затея хороша. Всю эту дрянь следует хорошенько запить. Как вспомню эти крики...

– Ну, ладно тебе, – махнул рукой Энекл, – На то они и варвары, чего от них ещё ждать? По мне, так всё равно, пусть хоть друг друга живьём жрут. Лишь бы особо не докучали, да вовремя платили.

– Ты сегодня чуть головы не лишился, а говоришь тебе всё равно.

– Помню. И повторю ещё раз: надо валить домой, пока не поздно. Да, обидели Каллифонта эферияне, но когда оно было?

– В этом я его прекрасно понимаю. Толпа носила его на руках, героя, победителя при Кинее и Эргоскелах, и та же толпа изгнала его, решив, что он может стать тиранном ‒ без доказательств.

– И что с того? Там его изгнал народ, а тут то же самое может сделать царь. Так ли уж велико это могущество?

– Раб царя или раб толпы, что лучше? – Диоклет пожал плечами. – Каллифонт решил, что первое надёжнее. Ну или, по крайней мере, лучше оплачивается.

– Главное, чтобы это не оплатилось могилой.

Их разговор прервало появление владельца таверны с кувшином вина. Следом шествовала целая процессия рабов: один нёс поднос с посудой, другой – хлеб и оливковое масло, а третий – всё необходимое для омовения рук. Расставив всё на столе, рабы удалились, а Пхакат принялся смешивать вино с водой в высоком кратере. Добавлять воду в вино было не в обычае у кахамцев, но Пхакат всегда безупречно определял нужную пропорцию и мог бы посрамить многих известных в Эйнемиде симпосиархов.

– Благодарим тебя, достойный, – сказал Диоклет, когда кахамец подал чаши. – Не желаешь ли выпить с нами?

Таков был их давний обычай. Пхакат, казалось, знал всё и обо всём, что происходит в Нинурте. Бывало, слухи и сплетни, рассказанные Пхакатом, оказывались правдивее сведений из царского дворца.

– Это слишком большая честь, достопочтенный Диоклет, – сказал кахамец, подсаживаясь к столу и наливая себе вина. – Большая честь и удовольствие, ибо если сам Диоклет похвалил вино, значит это напиток достойнейший из достойных.

– Значит его следует скорее выпить, ибо в моей глотке сухо, будто в чёрной пустыне! Талаксимос эсметениймо! – Энекл, во славу бессмертных, плеснул каплю на пол, и сделал хороший глоток. Вино оказалось великолепным.

– Хом таласхоимо кариэй, эсметениймэ, – усмехнувшись, Диоклет капнул на пол и пригубил вино. Кахамец выпил молча, сделав над своей чашей особый знак рукой.

– Маловато у тебя сегодня посетителей, – заметил Энекл.

– Воистину так, мой друг, воистину так. Кроме вас да этих почтенных господ, – Пхакат кивнул на соседний стол, – за весь день зашёл только купец Мерод, хегевец, у него лавка неподалёку. Но и за то нужно благодарить добрых богов, в такой-то день. Утром я думал, что не заработаю сегодня даже медного сикля и только зря сожгу масло в лампах.

– Да уж, денёк тот ещё…

– О, мне рассказывали про то, что сегодня случилось. Бунт, драка, какое-то чудовище сожрало старого иллана, а уж когда я узнал, что там были мои добрые друзья, моёму волнению не было предела. Я вознёс множество молитв и успокоился не прежде, чем получил известие, что вы в добром здравии. Ведь так, Махтеб? Все мы очень волновались за наших друзей? – обратился он к полноватому чернокожему юноше, принесшему блюдо солёных олив.

– Дядя так переживал, что съел за обедом всего пять куропаток вместо семи. Думаю, можно считать, что это был пост, – улыбнулся юноша, ставя свою ношу на стол. – Отборные оливы из Гесарена, только вчера прибыли с караваном.

– Прочь отсюда, бездельник! – воскликнул Пхакат и развёл руками. – Простите этого негодника, сам не знает, что болтает. Это сын моей сестры. Так-то парень толковый, ещё совсем молод, а уже умеет писать и священным письмом, и по-мидонийски, и даже по-хегевски, только вот слишком дерзок. На самом деле я люблю его, и, думаю, это заведение достанется ему, когда я взойду на ладью Хема, только ему пока об этом знать не стоит, – добавил он вполголоса и подмигнул.

– Не рано ли ты собрался в Великое Плавание, Пхакат? – усмехнулся Диоклет. – Если ты нас покинешь, кто же будет готовить твоего знаменитого глиняного гуся?