Эйнемида I. Семена раздора.

– Так реку тебе, и слова сии истинны: кто взалкал знания и жаждет прослыть сведущим в делах богов и людей, тот да обратит свой слух к достоверному преданию о том, что было прежде. Юным был тогда мир, две луны восходили на небосводе, и боги жили среди людей...

Двенадцать огромных костров рассеивают темноту, освещая широкую, заполненную людьми площадь. Тысячи взглядов обращены к длиннобородому старцу в бело-синем, увенчанному листьями священного дуба и цветами эдельвейса. Звучный и сильный голос верховного жреца разносится над толпой, и даже до самых дальних уголков площади долетают знакомые каждому эйнему слова. Многие народы считают себя эйнемами, различны их языки и обычаи, разные истории рассказывают они о богах и героях древности, но лишь одна неизменна от первого до последнего: «Песнь об Утрате и Обретении». Существует множество мнений, как отличить эйнема от варвара, но все они сходятся в одном: тот, кто не знает Песнь ‒ не эйнем.

– Велика была та земля и щедра, обильны были плодами её древа и тучны нивы. Под сенью священных дубов, пышнокронных платанов, златолистных авров обретал путник покой и отдохновение. Медвяные травы сребром и рубином окрашивали поля. Слаще вина и благоуханней сандала были синие воды широких рек и буйноструйных ручьёв...

Жрец декламировал на староомфийском диалекте – языке дипломатии и священных текстов. Его понимали даже многие простолюдины, но Хилон и другие образованные люди про себя повторяли слова Песни на локсионе, прародителе всех эйнемских наречий. Это был язык богов Пнатикамены ‒ их утраченной прародины. В годы её расцвета, легендарный Тирон – гений и безумец, чародей и изобретатель, поэт и художник – создал для этого языка письмо, подобного которому не видел мир. На нём можно было писать семью различными начертаниями – по числу древних богов. Правильно составленный текст позволял представить написанное намного ярче, чем любое воображение, для того, кто знал два начертания, это свойство усиливалось вдвое, а про владеющих семью говорили, будто они могут увидеть написанное наяву. Уже несколько сотен лет в Эйнемиде не рождалось мудреца, способного изучить все семь начертаний каждого из семидесяти семи тысяч глифов тиронова письма. Умеющий грамотно писать хотя бы одним пользовался большим уважением, владеющий двумя считался мудрецом, а знавших сразу три насчитывалось не более десятка, и каждому из них в родном полисе поставили статую. Хилон умел читать плавные и округлые, будто капли, глифы владычицы волн Текк. Сыну в учителя он нанял философа Лисимаха, привлечённый не столько доброй славой этого мужа, сколько его превосходным знанием письма Иперона, и нередко задерживал учителя после занятий, постигая секреты вычурных глифов бывшего солнечного бога.

– Семь было в той земле островов, каждый длиной и шириной в пять тысяч шагов, и меж ними восьмой, троекратно больший. Те острова соединили хрустальными мостами, столь высокими, что самый большой корабль проходил под ними благополучно. Множество городов возвели в той земле, с дворцами, храмами, общественными зданиями и иными строениями, какие необходимы. Каждый град разумно устроили и надлежащим образом расположили, так, что не было нужды ни в воде, ни в пище, ни в чём ином, что требовалось, но всего было в достатке. Велики и многолюдны были те города, но ни один не был равен многобашенному Эо, граду над всеми градами, что раскинулся у подножия снежноглавой Аэллы...