Егор Гайдар

…Так вот, у этого исторического разговора была одна интересная деталь.

Ельцин ни слова не возразил, когда Гайдар обозначил ему тему «камикадзе» и довольно ясную перспективу – что правительство реформ вряд ли продержится больше нескольких месяцев.

По всем законам жанра (и административного жанра, и человеческого, и любого другого) он должен был что-то сказать в ответ: так что ж, вы рассчитываете со мной работать всего полгода? Как же так, откуда у вас такой пессимизм, вы же молодой человек?

Но он ничего этого не сказал.

А вернее, было так: «Он скептически улыбнулся, махнул рукой – дескать, не на того напали», – вспоминал Гайдар.

Махнул рукой – и все-таки ничего не сказал.

Бурбулис описывает это так: «точная, понятная, динамичная задача и решение» – все это «совпадало с рациональным типом мышления Ельцина». Говоря иными словами, идея «короткого», или «технического», правительства, которое быстро и по возможности жестко и бескомпромиссно выполнит свою задачу, а потом на место ему может прийти уже другое, – по всей видимости, была Ельцину вполне созвучна.

Для того чтобы понять, чем именно созвучна, – нужно вновь оглянуться на события августа – сентября 1991 года.

23, 24, 25 августа 1991 года. Похороны трех погибших (Илья Кричевский, Дмитрий Комарь, Владимир Усов), вылившиеся в огромную, двухсоттысячную или даже более, московскую манифестацию. Огромный триколор, который несли по улицам вслед за грузовиком-катафалком, прямая трансляция по телевидению. Речь Ельцина на ступенях Белого дома…

На этом уличные манифестации в Москве не прекратились. Огромная толпа собралась у здания ЦК КПСС на Старой площади и у здания КГБ СССР на площади Дзержинского. Пригнали кран. Памятник Дзержинскому демонтируют. Здание ЦК окружено, в него свободно проникают люди. Вскрыты сейфы. Охрана разоружена.

Того и гляди, здание ЦК загорится.

С огромным трудом посланцам мэрии удается уговорить толпу не громить здание. Лозунг дня, витающий над мятежной площадью: «Они уничтожают документы ГКЧП!»

То, что над гэкачепистами обязательно будет суд, даже не обсуждалось. Но для суда нужны документы. А их уничтожают – так считали все. Все ближе и ближе толпа подвигается к зданию КГБ СССР.

Такая же ситуация и в других городах – бывшие обкомы партии вмиг опустели, сюда приходят новые хозяева (как правило, представители исполкомов местных советов), вскрывают кабинеты, ставят свою охрану. В коридорах летают белые листы бумаги. Все ищут «секретные документы».

Прежней власти в стране практически нет. Новая – еще не установилась.

Чрезвычайная сессия Верховного Совета СССР. Чрезвычайная сессия Верховного Совета РСФСР. Чрезвычайные собрания. Чрезвычайные митинги. Все требуют немедленных чрезвычайных мер. Требуют в прессе, по телевидению, со всех трибун.

И прежде всего – требуют чрезвычайных экономических мер.

В этой ситуации назначение нового правительства – шаг невероятно взрывоопасный. Не случайно сразу после августовских событий Ельцин уезжает в Сочи и берет паузу надолго. Его не раз потом за это упрекали – потерял темп, не арестовал тех, не запретил этих, «запил» (это ему предъявляли всегда, во всех случаях), «исчез». На самом деле – президент принял, в общем-то, правильное решение: политические страсти нужно было как-то утихомирить, а главное, понять, что делать дальше, кто будет проводить в жизнь программу тяжелых реформ (а то, что они будут тяжелыми, уже было ясно всем).

Если же в этой ситуации начать долгий процесс утверждения всего кабинета министров и сделать это обсуждение гласным, непосредственно на сессии Верховного Совета, это станет толчком к новому разгулу страстей.

В памяти было еще свежо похожее утверждение всех министров Верховным Советом СССР, когда Горбачев решил назначать весь кабинет персонально. Голосовали тогда, в 1990-м, за каждую кандидатуру министра – по шесть, семь, восемь раз. Утверждение растянулось на несколько месяцев. Это было иногда трагикомично.

Нет, он не может себе этого позволить. Если дать парламенту лоббировать ту или иную фигуру в новый кабинет – это станет кошмаром. За каждую фигуру, каждую позицию в кабинете министров будет битва. И подковерная, и открытая.

«Команда камикадзе», которая призвана осуществить непопулярные реформы, – это было точное, может быть, единственно верное решение в накаленной обстановке осени 1991 года. К тому же оно развязывало президенту руки, давало свободу действий в том случае, если реформы пойдут слишком уж тяжело…

Надо сказать, что примерно через год, когда Ельцин уже успел полюбить Гайдара, сродниться с ним, когда съезд через колено ломал его, заставляя отправить в отставку молодое правительство, Борис Николаевич, безусловно, вспомнил тот их разговор. Вспомнил – что, да, примерно так и договаривались. Вспомнил – и не пошел на роспуск съезда. Для его «рационального типа мышления» это был важный момент. Гайдар его заранее обо всем предупредил.

Однако тогда, в сентябре 1991-го, все были полны воодушевления и надежд.