Егор Гайдар

«Гриша был вице-премьером у Силаева в 1990 году. Тогда мы и продавливали через союзные структуры его программу “500 дней”, подписывали соглашение “Горбачев – Ельцин”, еще до нашего – то есть ельцинского – президентства… Но к сентябрю 1991-го Явлинский перебрался в горбачевские структуры, поэтому все его действия были уже неактуальны… Тогда говорили, что его сам Борис Николаевич предлагал. Но это было не так. Я прекрасно знаю тогдашнее отношение Ельцина к Грише. Он бы его даже рассматривать не стал… Я не мог предлагать Явлинскому эту работу, потому что работа была другая. Та, на которую Явлинский был неспособен. Про которую я заранее знал, что он с ней не справится… Есть ситуации, когда выбор заключается не между спектрами возможностей, а когда он настолько ограничен, что действия сводятся к тому, что нельзя не делать. То есть делать или не делать – у нас уже не было этого выбора. Нельзя уже было это не делать!.. Этого, кстати, совершенно не понимал тот же Явлинский, потому что у него всегда была такая позиция: буду делать только то, что хочу, а то, что надо, но не хочу, я делать не буду. А в данном случае эта предельная ситуация была четко командой Егора прописана, и она совпала с рациональным типом мышления Ельцина. Точная, понятная, динамичная задача и решение. Но вот персонально по Гайдару еще не было предопределено…»

Прервем цитату – что ж, уже в начале сентября 1991 года кандидатура Явлинского окончательно отпала – по мнению Бурбулиса, которое, заметим, совершенно не совпадает с мнением самого Явлинского.

Из интервью Григория Алексеевича Явлинского:

«Я за некоторое время до этого ушел от Ельцина (из российского правительства. – А. К., Б. М.), сказал, что я не буду с ним работать, поэтому, когда я зашел к нему в кабинет во время путча, он там сидел, первый вопрос был не о том, что там происходит и почему вы пришли, а он сказал: ну теперь-то вы будете со мной работать? Я сказал: Борис Николаевич, вас сейчас больше ничего не интересует, кроме того, буду ли я с вами работать? Давайте, закончится эта история и мы тогда с вами и поговорим».

Бурбулис называет основную причину, вернее, две основные причины: Явлинский работал в «союзных структурах», то есть у Горбачева, и Явлинский отказывался делать то, что «не хотел делать». Но что же именно?

Вполне возможно, что личную встречу Григория Алексеевича с Борисом Николаевичем (сразу после путча, а скорее всего, еще позже, уже осенью, ближе к назначению правительства) мог организовать другой близкий президенту человек, другой его «начальник штаба» – первый помощник Виктор Илюшин. На ней, по версии Явлинского, он напрямую спросил Ельцина: идет ли речь о Союзе или только о России? И услышав, что только о реформах в рамках России, наотрез отказался.

Все это выглядит логично, но мы осмелимся предположить, что у Ельцина были сомнения по поводу Явлинского, его программы и его команды – еще по двум важным причинам.

Политика – постоянно развивающийся поток событий. В ней очень трудно возвращаться назад. Практически невозможно. Входить в этот «поток событий», в эту быструю реку со старым багажом, старыми лицами и персонажами, с прежними лозунгами порой бывает смертельно опасно. Ельцин, которого его помощники и близкие соратники не раз называли «политическим животным», – имея в виду, конечно, его гигантскую интуицию, – прекрасно это знал. Знал и чувствовал.

Но была еще вторая причина, о которой в мемуарной литературе почему-то мало говорят.

Во время первого – и решающего – разговора с Гайдаром, уже осенью 1991-го, когда состоялось их знакомство, Ельцин осторожно спросил: кого Гайдар видит в составе кабинета?

Гайдар называл одну за другой фамилии. Никого из них (за редким исключением) Ельцин не знал, все это были люди совсем молодые, не имеющие никаких регалий. Ельцин спросил: почему Егор предлагает именно их? И Гайдар начал горячо ему рассказывать о том, что сейчас нужны абсолютно новые специалисты, с иными компетенциями, что вот Авен знает то-то и то-то, Нечаев – то-то, и наконец дошел до главного: «Поймите, Борис Николаевич, по сути, нам предстоит работать всего несколько месяцев, это будет очень короткое по времени правительство, которому предстоит провести ряд важнейших реформ, например отпуск цен, и они приведут к таким тяжелым социально-экономическим последствиям, что вряд ли мы удержимся дольше».

Ельцин смотрел внимательно и молчал. «Например, к каким?» – спросил он.

Быстрые темпы роста безработицы, падение уровня жизни, инфляция.

Ельцин спросил: сколько продлится этот тяжелый период?

Дальше мы можем сослаться на слова самого Гайдара. Никогда, писал он во внутренней рецензии на биографию Ельцина в серии «ЖЗЛ», в разговоре с Борисом Николаевичем он не произносил слов «шоковая терапия» и никогда не называл ему конкретных сроков: год или меньше. Откуда же взялись эти «полгода, максимум год», о которых потом неоднократно говорил Ельцин? Эту цифру – вообще говоря, взятую с потолка – могли ему подсказать другие люди.