Егор Гайдар

Мир – в том числе мир советской истории – перестает быть для читателя бесконфликтным, гладким, затверженным назубок. В нем обнажаются давно скрытые противоречия, трещины, зияющие ямы.

Если вы посмотрите программу «Время», откроете советские газеты того самого 88-го года (в том числе «Известия», «Комсомолку», «Правду», куда еще через два года уйдет Егор Гайдар), вы поразитесь обилию там официоза, прежней партийной заказухи, суконного «авторитетного» стиля. Но это лишь внешняя корка, заскорузлая и отвердевшая от долгого употребления – там, внутри, под этой коркой уже шевелится «ядро», огнедышащая лава нового, демократического языка. В том же 14-м номере 1988 года журнал публикует отрывок из романа Владимира Набокова «Другие берега». Гимн похороненной большевиками жизни. То, что было известно лишь узкому кругу литературоведов – что существует великий русский писатель, абсолютно незнакомый советскому читателю – тоже стало общим достоянием, завоеванием гласности. Так же как и постоянный вопрос – а почему мы об этом ничего не знали раньше?

Каждый номер «Огонька» становился разорвавшейся бомбой. Открытия, одно за другим, буквально нокаутировали читателя.

Номер 16 того же года. Статья Павла Бунича о кооперативах. Бунич долго и подробно говорит о проблемах кооперативного движения, о недостатках закона о кооперации. Вряд ли сто процентов благодарных читателей «Огонька» продрались сквозь статью до конца. Но главное тут – не конкретика, не детали обсуждения закона, а вот это короткое предложение: «Кооперативы заполняют старые бреши в экономике страны». Натолкнувшись на нее, читатель вновь обретал правильное ощущение нового языка.

Бреши! Дыры! Катастрофические трещины! Зияющие пустоты!

А разве они были? А если были – то почему о них никогда не говорили? Не ставили вопрос прямо?

Так работал язык этого нового «коллективного Сахарова». Так он понемногу расширял сознание и приучал к новой реальности.

У Фролова в «Коммунисте» была несколько иная задача – он должен был «свернуть мозги» не только рядовым членам партии или беспартийным, не только интеллигенции, а самому что ни на есть «костяку» партийной иерархии – ответственным, так сказать, товарищам.

Но и здесь требовалось все то же самое – не так!

Все не так!

Одной из знаковых публикаций фроловского периода стала статья академика Татьяны Заславской «Человеческий фактор развития экономики и социальная справедливость».

Вот как об этом вспоминала сама Татьяна Ивановна: «Небольшая деталь: один из моих аспирантов, живший в Барнауле, услышал, что в “Коммунисте” № 13 (это был 1986 год) опубликована моя статья, и пошел купить этот номер. Но куда он ни обращался, везде 12 и 14 номера были, а 13-го не было. Когда же он спросил киоскера, в чем дело (может, номер не поступил или поступил в меньшем числе экземпляров?), тот ответил: “Я и сам не пойму, в чем дело. Число журналов обычное, но все почему-то спрашивают 13-й номер. Наверное, там что-то нужное людям”…

Действительно, это был идеологический прорыв, я почувствовала это вот из чего. Статья уже была отредактирована, обсуждена на редколлегии, и главному редактору оставалось подписать ее в печать. Он пригласил меня к себе, чтобы прояснить несколько вопросов, возникших на редколлегии. При этом выяснилось, что слово “группа” (одно из ключевых понятий социологии, часто использовавшееся в статье) было понято в духе 30—50-х годов – как “групповщина”. Антипартийная группа, или какая-то еще… Между тем в статье говорилось, что группы играют важную социальную роль. Пришлось сделать специальное примечание. Видимо, многое из того, что в то время уже широко обсуждалось, в “Коммунисте” появлялось впервые. Для партработников и идеологов все это было внове, чем, видимо, можно объяснить и разноречивость откликов».

…Вот так, на глазах, менялся этот язык. Из сугубо партийного он становился и научным, и нормальным, и общечеловеческим.

Первый зам главного – уже известный нам Отто Лацис – искал ключевую фигуру, редактора отдела экономики. Он позднее вспоминал: «Как-то я пожаловался на свою кадровую незадачу институтскому товарищу Рубену Евстигнееву, очень часто меня выручавшему в годы научной работы.

– А ты возьми Гайдара, – сказал он.

– Какого Гайдара?

– Егора. Он работает в отделе у Стаса Шаталина.

Тут вспомнил я нашу с Леном и Тимуром конспиративную встречу на даче Гайдаров в Дунине и улыбчивого мальчика, с которым меня познакомил Тимур».