Егор Гайдар

Но говорил-то Сахаров – прежде всего – о гуманизме. Именно идея гуманизма – то есть уважения, сочувствия, самой простой жалости к страдающему человеку – и должна была, по мысли Сахарова, стать фундаментом всей мировой политики.

И неожиданно гуманизм, понятый по-советски, так четко монтирующийся со всей советской моралью и газетным публицистическим пафосом («все во благо человека, все во имя человека») – стал знаменем политики Горбачева.

Идея была в том, чтобы, избегая резких поворотов, не демонтируя систему резко, а напротив, используя ее мощь и силу, – мягко, плавно, даже нежно – заставить ее повернуть в другую, нужную сторону.

Для этого Горбачеву понадобились люди, которые были бы способны убедить и население, и элиты, что времена изменились, что надо попробовать жить иначе. Именно убедить, уговорить, найти нужные слова. В какой-то мере даже «уболтать». То есть не навязать грубо новый язык, а используя старый, используя знакомые слова и понятия, предложить обществу этот великий поворот.

Без сахаровского гуманизма тут было никак не обойтись. Но развивать и использовать концепцию этого «нового гуманизма» должны были уже другие люди. Те, которые имели стойкую репутацию прогрессивных, смелых, мыслящих, самостоятельных – еще с тех достопамятных 60-х годов. Те, которые должны были попробовать заговорить по-новому – но при этом на старом советском языке.

И Горбачев их, конечно, нашел. Нашел и внутри партийного аппарата, и в сферах, достаточно близких к этому аппарату. Помните, из книги Лациса – «мы, мыслящие марксисты»? Вот таких мыслящих марксистов, уверенных в том, что Сталин «извратил» великого Ленина, что советская бюрократия вывернула наизнанку «великие идеи революции», то есть тех, для которых главными событиями в жизни стали ХХ и ХХII съезды КПСС, осудившие Сталина, и начал срочно искать Горбачев.

Слава богу, внутри ЦК КПСС всегда было несколько центров силы, несколько, как сейчас говорят, «башен», а тогда говорили – «подъездов». Длинное, необъятное здание ЦК имело множество подъездов – международный отдел, идеологический, общий, отдел оргработы, промышленный, отдел науки и т. д. Остряки шутили, что у нас, конечно, не многопартийная система, но все-таки многоподъездная. Так вот, конкурируя друг с другом – «подъезды» и стоявшие за ними секретари ЦК и члены политбюро, призывали к себе на службу и в качестве кадровых аппаратчиков, и в качестве «писателей» (то есть в редакторскую группу очередного судьбоносного документа, доклада, речи) – таких вот затаившихся в недрах академических институтов «шестидесятников». Тех, кто очень долго был вынужден молчать. В каком-то смысле – идейных «партизан» шестьдесят восьмого.

Всех их Горбачев знал довольно хорошо. Да в общем-то, их все знали хорошо. Общий отдел ЦК работал ничуть не хуже КГБ – все прегрешения членов партии, тем более входивших в номенклатуру, и личные, и идеологические, были аккуратно записаны и помещены в специальные досье.

И Горбачев догадывался – достаточно поставить двух-трех прогрессивных редакторов (из этих самых затаившихся «партизан») на более или менее важные посты – и этот язык нового гуманизма быстро будет найден. «Коллективный Сахаров» заговорит во всю силу.

Одним из первых был назначен руководитель газеты «Московские новости» Егор Владимирович Яковлев. Тот самый Яковлев, участвовавший в собраниях подпольного кружка «мыслящих марксистов», которые были в шоке от вторжения войск Варшавского договора в Чехословакию в 1968 году. В этот кружок, как мы помним, входили, кроме Яковлева, Гайдар-старший (Тимур Аркадьевич), Геннадий Лисичкин, Лен Карпинский, Отто Лацис, бывший замзав отделом культуры ЦК Георгий Куницын и еще целый ряд партийных интеллигентов.

Собирались тогда на даче и на квартире у Тимура, в квартире у Егора Яковлева, обсуждали создание неподцензурного журнала. Журнала не получилось, и пути-дороги мыслящих марксистов разошлись – Тимур продолжил (до 1970 года) длительную командировку в Югославию, Лацис сел за написание «антисоветский книги» о коллективизации, Карпинский продолжал создавать «кружки и группы» внутри советской идеологической системы, за что чуть не был исключен из партии и уволен из журнала «Молодой коммунист». Ну а Егор Яковлев, обозреватель «Известий», позднее вошел в так называемую «ленинскую группу» журналистов и писателей, которая имела негласный мандат от идеологического отдела ЦК КПСС – публиковать в своем органе печати статьи к важным датам и юбилеям вождя мирового пролетариата. Да и в целом глубоко и подробно погружаться в ленинскую тему.

Это, кстати, сыграло немалую роль в решении Горбачева назначить Яковлева редактором «Московских новостей» – помимо того, что он точно был «из партизан 68-го года», он еще блестяще знал не просто биографию Ленина, его письма и статьи, как опубликованные, так и неопубликованные, он прекрасно знал и все документы из ленинского архива, в том числе закрытые, хранившиеся в особом отделе Института марксизма-ленинизма на Пушкинской улице под грифом «секретно».