Егор Гайдар

Тогда еще далеко не все авторы программы догадывались, что они перепутали причины и следствия. Справедливо полагали, что источник роста – научно-технический прогресс (на который, к слову сказать, тогда молилась вся советская общественная наука). Но ошибались в том, что научно-технический прогресс можно спланировать. И совершенно не учли, что он – прямое следствие развития открытой рыночной экономики, основанной на частной собственности.

Последним заметным приступом реформаторства в доперестроечные годы как раз и стало то самое постановление 1979-го «Об улучшении планирования…», о котором так страстно спорили на картошке Чубайс, Ярмагаев и Глазков.

Вот что говорил позднее Яков Уринсон: «Готовился тогда знаменитый пленум ЦК КПСС по производительности труда и научно-техническому прогрессу, поскольку всем было ясно, что в науке и технике мы уж точно отстаем. Мы умеем сделать лучшую в мире ракету, или лучший в мире танк, или подводную лодку, но массовую продукцию на базе НТП производить не можем. Поэтому сначала Новиков и Кириллин, а потом вместе с ними Байбаков, Гвишиани и другие попытались под лозунгом научно-технического прогресса вернуться к косыгинским реформам».

В июне 1979 года руководству страны был представлен отчет «О комплексных мероприятиях по повышению эффективности народного хозяйства, дальнейшему улучшению планирования и ускорению научно-технического прогресса».

Вот некоторые констатации того доклада. «Трудно найти такую товарную группу, на товары которой спрос удовлетворялся бы полностью». «По ориентировочным оценкам, в 1970 г. 20 %, а в 1978 году – уже 53 % прироста сбережений образовалось в результате неудовлетворенного спроса». В 1978 году телефонов в СССР было в 10 раз меньше, чем в США; компьютеров – в 100 раз меньше. В 5 % городов и 15 % поселков не было водопровода, в 30 % городов и 60 % поселков – канализации. «Неудовлетворенный спрос, порождая такие негативные явления, как… чрезмерное потребление спиртных напитков, развращает людей и наносит обществу не только экономический, но и громадный моральный ущерб». Показатели смертности растут. В 1971 году, в частности, младенческая смертность составляла 22,9 на 1000 родившихся; в 1975-м – 26,3; в 1976-м – 31,4. Это было в 1,5–3 раза выше, чем аналогичный показатель в развитых странах.

Доклад комиссии с этими чудовищно мрачными цифрами и разящими выводами читали, конечно, и секретари ЦК, и члены политбюро. Не верить выводам лучших советских ученых они не могли. Все это было чистой правдой.

Но для реализации реформ советским руководителям не хватало политической воли. Даже сам доклад комиссии засекретили. А возглавлявшему эту комиссию Владимиру Кириллину, видному теплофизику, академику и зампреду Совмина СССР, он стоил карьеры.

Владимир Мау по поводу приступов реформаторства 1979 и 1983–1984 годов писал: «В любом случае ни одна из проводившихся или обсуждавшихся реформ не предполагала изменения формы собственности. Это, кстати, был удивительный ментальный феномен, характерный для сознания наших экономистов (я помню это по себе). Тогда казалось, что либерализация экономических отношений без затрагивания вопроса собственности может дать существенный эффект. Сейчас это понять совершенно невозможно».

Ленинградцы двигались с москвичами на параллельных курсах, хотя не стояли так близко к высшему руководству. Дальнейшие поиски способов оценки системы и методов ее улучшения естественным образом привели Чубайса, Ярмагаева и Глазкова к созданию маленького кружка экономистов. Аргументы были найдены: коллеги написали совместную статью, которая уже в 1982 году была издана в бледно-сером межвузовском сборнике научных трудов. Основным критерием «оценки конечного результата деятельности предприятия», по мнению авторов, мог служить «лишь один показатель» – прибыль. «Другим важным элементом хозяйственного механизма… выступает система ценообразования, совершенствование которой должно осуществляться в направлении повышения гибкости и обоснованности цен».

Удивительным образом статья участников тайного кружка питерских экономистов увидела свет на совершенно легальной основе, пройдя все традиционные стадии проверок. Именно тогда обнаружился особый талант Чубайса прикрывать абсолютно запретные занятия официальными «крышами». А поскольку коллегам трудно было встречаться в ситуации, когда все жили в ужасных условиях питерских коммунальных квартир, ассистент кафедры ЛИЭИ Чубайс начал добиваться возможности проведения официальных семинаров.

Но до этого момента кружку Гайдара, с одной стороны, и кружку Чубайса – с другой надо было еще дожить.

А пока они варились в собственном соку.

Отличие гайдаровского кружка состояло в том, что они с первых месяцев своей работы во ВНИИСИ начали работать на новую «высочайшую комиссию», в которой активную роль играл сравнительно молодой секретарь ЦК Николай Рыжков. И порой им начинало казаться, что всё, что они обсуждают в узком кругу единомышленников, кому-то нужно. Что это всё не зря. Что это не просто «кружок».