Эдера 2

— Ну, не надо так рассуждать, — произнес Отторино,— не надо таких мыслей... Ничто не вечно под луной — ни те цветы, которые стоят тут, у вас в комнате, оторванные, как вы сказали, от корней, от земли, ни те которые, — граф поднялся и приподняв жалюзи, кивнул в сторону огромного цветника перед палаццо, — ни те, что питаются от родных корней... Все умрет, все станет тленом... Это закон природы, закон жизни, и никуда от этого не деться, — граф покачал головой. — Одно умирает, другое рождается... Может быть, еще куда более прекрасное, чем то, что умерло.

— Но ведь весной те цветы вновь дадут всходы, — возразила Эдера. — Ведь вы сами только что сказали, что одно умирает, а другое...

Отторино тут же вставил:

— При одном условии... При одном условии, дорогая синьора...

— При каком это?

— Если за ними будет ухаживать рука заботливого садовника,— пояснил дель Веспиньяни свою мысль.— И никак не иначе...

— И все-таки, — произнесла в ответ Эдера, не найдя, каким образом теперь возразить графу, — и все-таки, мне кажется, что будет лучше, если вы не будете больше приносить цветы...

Однако тот продолжал настаивать:

— Даже маленький букетик?

Эдере ничего не оставалось, как сдаться.

— Ну хорошо, если вы так хотите, то пусть будет маленький букетик... Но только один и только маленький... Хорошо?

Коротко кивнув, Отторино произнес:

— Хорошо... — он немного помолчал, после чего совершенно неожиданно произнес: — А ведь вы, дорогая синьора Эдера, также, как и большинство современных людей, потеряли вкус к жизни...

Эдера, вспомнив застольные разговоры графа на его сорокалетии, тут же не преминула спросить:

— Вкус к жизни?

— Да.

— А что это такое?

Дель Веспиньяни, как сперва показалось, этот вопрос немного поставил в тупик, но потом, собравшись с мыслями, он принялся объяснять:

— Ну, это целая философия... Так сразу я так просто это не объяснишь... Вот видите этот цветок? — он кивнул на орхидею.

Эдера наклонила голову.

— Ну да... А к чему вы это?

— Ботаник будет исследовать его, будет классифицировать по видам, родам, и так далее, поэт напишет о нем большую поэму и посвятит ее, конечно же, прекрасной и несравненной женщине, специалист по обустройству интерьеров будет долго ломать голову, чем же эти цветы могут быть полезны в его работе, в украшательстве, школьный учитель будет объяснить, где тычинки, а где — пестик, где стебель, в где — плодоножка, торговец — а их, к сожалению, в наш прожженный и пресыщенный век, в наше пошлое меркантильное время большинство! — так вот, торговец будет, истекая слюной, подсчитывать, какие барыши он получит, если купит тысячу таких букетов по десять тысяч лир и продаст их по двадцать... а я просто поставлю этот букет у себя на столе и буду им любоваться... Без всяких задних мыслей. Понимаете?

— Понимаю, — ответила Эдера полушепотом. — Понимаю... Честно говоря, такая философия хороша была во времена Петрарки и Бокаччо, но никак не в наш как вы только что выразились, «прожженный и развращенный век».

— Увы, увы, — тяжело вздохнул дель Веспиньяни, — я иногда думаю, что родился не в то время и не в том месте. Ведь один из моих далеких предков был приближенным Лоренцо Медичи, прозванного Лоренцо Великолепным... Покровитель наук и искусств, покровитель талантов, покровитель красивых женщин... Замечательная личность, замечательное, неповторимое время... Да, это было время, когда дворяне из-за чести поднять платок дамы сердца могли вызывать друг друга на дуэль и драться, когда быть прожигателем жизни не было ни смешно, ни зазорно, как теперь, когда дамы не стеснялись обнажать свои пышные формы в присутствии кавалеров... Да, надо было мне родиться четыреста лет тому назад... Я часто жалею, что родился теперь. Честное слово, если бы мне предложили поменяться местами со своим предком, и при этом сказали, что мне остается жить не более года, я бы, наверное, согласился! Потому что куда лучше, куда интересней и содержательней жизнь в полном согласии с самим собой, жизнь, когда ты целиком можешь отдать себя страстям, чем теперешняя — в этих клетках из стекла и бетона, в этой постоянной погоне за деньгами, за удовольствиями, словом — за тем самым комфортом, которому, если разобраться, по большому счету — грош цена! Да, все современные люди стремятся к комфорту, но на самом деле платят за него нем-то большим...

И дель Веспиньяни с неподдельным сожалением тяжело вздохнул.

Эдера с некоторым недоумением посмотрела на дель Веспиньяни.

— А разве вы не стремитесь к комфорту? — задала Эдера совершенно естественный вопрос.

— О, то, что вы называете комфортом, — улыбнулся Отторино,— мой себялюбивый быт, эти «феррари», «роллс-ройсы», моя «Ливидония», к которой я так привязан... Это не комфорт.

— А что же тогда?