Эдера 2

Да, граф не зря славился своей проницательностью — теперь, после того, как он, дель Веспиньяни как бы случайно произнес имя Эдеры, Андреа едва не расплакался, так, во всяком случае, показалось самому Отторино.

Набрав в легкие побольше воздуха, Андреа произнес, тщательно подбирая каждое слово:

— Отторино, поверьте,— Андреа приложил руку к груди,— я действительно не помню этого...

— Чего?

— Той девицы...

— Но как вы у нее оказались?

Андреа опустил голову.

— И сам не знаю... Случилось вот что: за мной заехал ваш личный секретарь, синьор Росси...

— Я действительно посылал его за вами, вместе с самолетом — как мы и договаривались, — произнес граф, прекрасно понимая, что этот факт скрыть от Андреа невозможно.

Андреа продолжал:

— Он и сказал, что прилетел, чтобы забрать меня, но самолет сломался, или что-то в этом духе, и что он будет готов только назавтра...

Отторино наклонил голову в знак того, что именно так оно и было.

— Потом он предложил мне прогуляться. Ведь не мог же я сидеть целый вечер в душной гостинице, тем более, что попав в Палермо впервые в жизни, мне хотелось посмотреть, что же это за город.

— И Росси предложил вам с головой окунуться в вечернюю разгульную жизнь порта... Честно говоря, в этом городе есть что посмотреть и без того. Те же катакомбы с захоронениями,— Отторино поджал губы.

— Я не знал об этом, а кроме того, когда мы вышли из гостиницы «Колизей», еще не представлял, куда именно поведет меня Джузеппе. Тем более, что он убеждал меня, будто бы отлично знает этот город. Мы пошли какими-то темными улочками, потом оказались в портовых кварталах. Затем синьор Росси предложил перекусить в баре, затем он взял себе ром, а меня угостил мартини...

Отторино слушал этот рассказ не слишком внимательно — ведь он уже несколько раз слышал все это от ныне покойного Росси...

— ...угостил мартини. Потом мы сидели, говорили о каких-то пустяках, я, помнится, еще хотел улететь первым же рейсом на Ливорно, обыкновенным самолетом, не «сесной», однако Джузеппе принялся убеждать меня, что это — крайне нетактично по отношению к вам. Потом, помню, к нам за столик действительно подсела какая-то девица... Не знаю, может быть, это мне приснилось, может быть, мне кто-то рассказал, а я потом забыл кто, может быть, я сам это придумал, но мне кажется, что я с ней даже немного танцевал... Она, кажется, оказалась очень надоедливой.

Отторино вопросительно посмотрел на собеседника и с улыбкой произнес:

— Ну, вот видите, значит, девица все-таки была! А вы говорили...

Андреа немного помолчал, а затем произнес:

— Но что было потом, я не могу сказать... Когда я вспоминаю дальнейшие события, у меня впечатление, будто бы я погружаюсь с головой в черную яму... А потом, когда я проснулся, то был уже в камере тюрьмы Палермо... Кстати, а что сказал Росси?

Граф вздохнул.

— Этот проходимец сказал, что два часа ждал вас в отеле «Колизей», и вы не пришли...

Андреа едва не вскочил со своего места.

— Как?

— А вот так. Насколько я понимаю, когда вы отправились к этой девице, — на губах Отторино заиграла улыбка, — когда вас там арестовали, он, убоявшись возможных последствий — прежде всего для себя, попросту ретировался. Кстати, не забыв захватить ваши документы, чемоданчик с вещами и технической документацией и кредитную карточку...— обернувшись к Андреа и заметив на его лице недоумение, смешанное с ужасом, граф добавил: — Но я быстро вывел его на чистую воду. Документы, кстати,— и он протянул Андреа вещи, которые Росси вытащил из внутреннего кармана пиджака синьора Давила.

Растерянно повертев в руках паспорт, кредитную карточку и бумажник, Андреа произнес:

— А что теперь с Росси?

На что граф ответил совершенно равнодушно:

— Я прогнал его. Дал расчет и прогнал. И его дальнейшая судьба меня теперь не интересует.

— А где он?

Отторино передернул плечами.

— Понятия не имею. Он утверждал, что проживет и без меня. Хотел бы я только знать, как именно... Ведь все эти семь лет, которые он исполнял обязанности моего личного секретаря, он только и делал, что, по сути, паразитировал на мне...

В этот самый момент перед глазами графа встала картина: пропасть, «фиат-типо», горящий на дне, черный смрадный дым, поднимающийся до самого шоссе...

«И все-таки хорошо,— подумал Отторино,— все-таки хорошо, что я на это решился... Мертвые не говорят, и Росси никому ничего не скажет».

— Каков, однако, мерзавец, — наконец выдавил из себя Андреа — он ни на йоту не сомневался в том, что рассказанное Отторино о Росси — чистейшая правда. — Хотел бы я взглянуть ему в глаза...

— Боюсь, что теперь это невозможно,— ответствовал Отторино.

— Почему?