Они сходились со всех концов – из Гоблинтауна, от Моста Троллей, со стороны Зачарованного Озера; к ним присоединялись эльфы-почтальоны со своими сумками, полными писем, и дорожные эльфы, обычно селившиеся в рытвинах на дорогах. Дорожные эльфы поспешно собирали горшки и кастрюли, закидывали мешки с ними за спину и вливались в счастливую говорливую толпу, устремлявшуюся к Эльфийскому Лесу.
– Я никогда еще не бывал на празднике! – возбужденно говорил один.
– И я тоже! – откликался другой.
– О! Это так здорово! – восклицал третий.
Вскоре первые ряды эльфов достигли опушки леса, и по толпе мгновенно пронесся клич;
– Ура! Эльфийский Лес! Эльфийский Лес! Эльфийский Лес!
А между тем в роскошной парадной спальне своего замка Рогатый Барон продолжал сидеть среди мягких подушек в огромной постели под балдахином, держа на коленях поднос с одной-единственной розой на длинном стебле и серебряным кольцом для салфетки с выгравированными буквами Р. Б. Покрытая подозрительными пятнами салфетка с монограммой – теми же буквами, вышитыми шелком и украшенными цветочным орнаментом, – была заткнута за ворот шелковой пижамы барона. В одной руке он держал половину не слишком аппетитного на вид пирога, а в другой – кружку с плевым чаем. Рогатый шлем так и дрожал у него на голове, когда он с наслаждением отхлебывал из кружки и вытирал с усов жемчужную жидкость.
Бенсон – недавно получивший повышение и ставший личным камердинером Рогатого Барона – пребывал там же: поднимал шторы в противоположном конце спальни.
– Надеюсь, господин мой, вы хорошо спали? – осведомился он.
– Отлично, – радостно откликнулся Рогатый Барон и откусил еще кусок загадочной стряпни. – М-м-м! Офень, офень форофо! – промычал он с набитым ртом.
С тех пор, как бесследно исчезла его жена Ингрид, Рогатый Барон спал по ночам как бревно. Стоило его голове в рогатом шлеме коснуться подушки, и он буквально проваливался в сон, просыпаясь лишь часов десять спустя, когда Бенсон, осторожно постучав в дверь, вносил поднос с завтраком; и в эти минуты Рогатый Барон чувствовал себя действительно бароном, и притом на редкость бодрым и хорошо отдохнувшим.
Он проглотил последнюю крошку пирога и задумчиво проговорил, улыбаясь собственным мыслям:
– Мне снился удивительный сон…
А снилось ему вот что: совершенно лысая Ингрид головой вперед медленно тонула в огромной бочке с молоком розовых смердунов, и как раз в тот момент, когда ее громадные ступни должны были исчезнуть в молоке, он проснулся.
– …сообщение о выкупе? – услышал он голос Бенсона.
– О чем ты? – очнулся от своих грез Рогатый Барон.
– Я хотел узнать, ответил ли ты, господин мой, на сообщение о выкупе? – повторил Бенсон.
– Сообщение о выкупе?.. – рассеянно переспросил Рогатый Барон, бросив еще один комок сахара в кружку с плевым чаем и тщательно его размешивая.
– Да, господин, сообщение о выкупе. О выкупе за баронессу.
– Ах да! Я уже… м-м-м! – Барон с наслажднием отхлебнул чаю и сунул в рот следующий кусок того же мерзкого пирога. Шумно прожевал, столь же шумно проглотил и только потом сказал: – Я, собственно, пытался отыскать эльфа-письмоносца, но мне так это и не удалось. Его нигде не было. Ничего, – барон вздохнул и откинулся на пышные подушки, – я немного отдохну и снова займусь этим вопросом.
Бенсон помолчал, огляделся и промолвил:
– Прости мне мою наглость, господин мой, но осмелюсь напомнить: в сообщении говорилось, что если господин барон не ответит до заката, то баронессу обреют наголо!
– М-м-м, – промычал барон с полным ртом. Потом поцокал от удовольствия языком и равнодушным тоном изрек: – Ужас какой.
– А потом, – продолжал Бенсон, – ее утопят в бочке с молоком розовых смердунов!..
Рогатый Барон мечтательно улыбнулся.
– Молоко розовых смердунов, – прошептал он. – Как это унизительно! Бедная дорогая Ингрид! Сил нет даже думать об этом… Принеси-ка мне еще кружечку горячего чая, этот уже остыл, А заодно захвати на кухне парочку тостов с плесневым грибком.
А между тем в Эльфийский Лес все прибывали и прибывали эльфы. Воздух так и звенел от их смеха, пения и веселой болтовни – ибо, хотя эльфы Чвокой Шмари действительно любили свою работу, они, похоже, совсем потеряли голову в предвкушении праздника, которого у них никогда еще не было.
Тем более сей необычный праздник затрагивал душу и честь любого уважающего себя эльфа. Он так и назывался: ТРУДОВОЙ, то есть был связан с тяжким физическим трудом, способным сломать спину любому слабаку! Вот что обещал им тот таинственный призыв, на который все они откликнулись с такой готовностью: трудную работу в волшебном Эльфийском Лесу. И, опьянев от радости, эльфы скользили в танце и во все горло распевали звонкие песни.
– Все на праздник в Эльфийский Лес! – щебетали они без умолку. – Все на праздник в Эльфийский Лес! Все на праздник в Эльфийский Лес!
– Ох, дайте же наконец отдохнуть! – ворчливо проскрипел старый кряжистый дуб, от раздражения подрагивая узловатыми ветвями.
– От их визгливых голосов просто в ушах звенит! – поддержала его изящная ива-соседка.