Дыхание в унисон

А Фирочка, когда Авраам уходит, вообще не понимает, как жить дальше, не может вспомнить, как это было, когда Авраама не было рядом с нею, как будто не она прошла всю войну и детей вытащила в жизнь. Вроде в семье дочери все как она учила, только теперь не дети при ней, а она при детях. Все чаще бывает нужна помощь медиков. В этом деле, можно сказать, Авраам с небес помогает — давние коллеги, старые друзья, всегда есть к кому обратиться. Не было случая, чтоб не откликнулись. Вроде все по-людски, только как привыкнуть? Внук — отрада, да он мальчишка, подросток, возле бабушкиной юбки сидеть не должен. Все годы ее вдовства, до последнего вздоха ее по-настоящему, по-сыновнему поддерживает зять Дима. У него хватает времени и терпения поговорить с тещей, послушать ее рассказы о прошлом и сетования на то, что трава стала не такой зеленой и вода не такой мокрой. Он сочувствует ее страданиям, старается снять часть бытовых нагрузок с жены, все силы кладет на то, чтобы дом был защитой. И семья теперь служит реальной крепостью, тем более что времена опять нелегкие. Да и были ли они когда-нибудь легкими?

Сын Петрик — уже подросток, почти юноша, парень серьезный, разумный, красивый. Очень обидчивый и гордый. Интересов у него море, так что на корпение над уроками времени, да и особого желания не остается. Нет, учится-то он нормально, только свои запасы усидчивости тратит на более интересные дела — лепит из пластилина интересные фигурки, вырезает из чурок или кусочков коры причудливых зверушек, из ветвистой коряги соорудил замысловатый подсвечник. И читает книги, что называется, взахлеб. Молчун, да и в кого быть разговорчивым? Дед покойный, отец с матерью, даже бабушка — никто лишних разговоров не терпит, все умеют содержательно помолчать, понимая друг друга без слов. И Петрик такой же. Интеллигент. Потому, когда он приходит из школы в разорванной рубашке, с синяком на скуле и с растерзанной душой, Соня в шоке.

— Что? Ты и уличная драка? Где, с кем и почему?

— Мама, ты бы тоже не смолчала. Иду по коридору, навстречу Юрка, знаешь, мы с ним еще в детсаду вместе были, можно считать, закадычный враг. Специально меня плечом поддел. Я спрашиваю, что надо, а он в ответ: «А, это ты! А чего ты здесь? Тебе давно пора в свой Израи`ль!» Ну, я об него учительский стул и обломал. Так что иди в школу, завуч вызывает.

Соня вспоминает, как ее Дима давно-давно без всякого стула обломал такого же энтузиаста-патриота в вильнюсской кафешке.

— Ладно, снимай рубашку, разберемся. За такое дело стула не жалко.

Оказалось, как раз жалко стула. Первое, что услышала Соня, придя в школу, было:

— С вас пятьдесят два рубля за попорченное школьное имущество — поломанный стул. Я удивляюсь, знаю вашего сына с первого класса, какая муха его укусила? Никогда ничего подобного за все годы не было. Если, конечно, не считать, как он на спор по карнизу в гололед из окна в окно перешел. Но тогда ведь никто не пострадал. А тут — синяки, крики, щепки.

Пришлось рассказать учительнице, из-за чего скандал случился.

— Подумайте только, — кипятится Соня, — интеллигентная семья, папа — замдиректора оперного театра, мама — театровед, старшая сестра в консерватории учится…

И тут завуч добила прекраснодушие Сони и уничтожила остатки ее веры в могущество человеческого интеллекта:

— Да что вы говорите, не может быть, — изумляется завуч, — а я всегда думала, что папа Юры еврей, у него такой длинный, крючковатый нос!

Соня молча выкладывает пятьдесят два рубля и молча уходит домой. На семейном совещании единогласно постановили: надо возвращаться в Литву, там все привычнее.

Сказано — сделано. А прошло время — и Петрик стал студентом. В Москве, как Соня когда-то мечтала.

И снова жизнь свистит в ушах с переменным успехом. Дом-работа, дом-работа — долгосрочный безотказный метроном.

Плановый, незначительный рост по служебной лестнице или малосущественное отсутствие этого роста. Приватные похвалы начальства и экзекуции доверием: «Никто не сделает это так хорошо, как вы, возьмите на себя, пару часов сверхурочно — и все издательство (весь спортклуб, вся больница) будут вам благодарны» — и как откажешься, даже если на это время были совсем другие планы?

Восхитительные, но очень коротенькие перебивки на отдых — как тот незабываемый вечер на реке Березине, июльский поздний закат, трудяги-бобры, серебряный перезвон рыбацких бубенцов у крутого берега, никак не мешающий песне косарей на другом, пологом берегу у костра. И палатка под крученой березой, густо обвитой стеблями повилики. Разве забудешь?

Надежные, испытанные друзья понемногу разъезжаются, сначала пишут часто, потом понемногу затухают, как фонари к рассвету. А новые не заводятся, как жить?

И в этой круговерти бегут, катятся, уходят в никуда дни, месяцы, годы. Проходит жизнь.

Вадим уже давно директорствует в спортивной школе, готовит олимпийский резерв, привычно гордится своими учениками, а они его обожают.