Двойной фантом

Свободное время после обеда я посвятил отработке вчерашнего домашнего задания фон Бухгольца — созданию и удержанию проекции транслируемой духом-разведчиком картинки. Пошел по пути, который еще накануне предлагал мне мой фамильяр — договорился с Машкой, и заслал Фу к ней. А длинноножка, в свою очередь, направила ко мне свою Оши — Муравьевой-то тоже нужно было тренироваться.

У меня дело пошло легко и сразу, у напарницы — со скрипом, но после часа усилий понемногу начало получаться и у Машки. В итоге вышло забавно: по моей столешнице деловито прохаживалась бесплотная Муравьева, ростом где-то в четверть аршина. В шаге от девицы виднелся ее собственный стол, на котором в задумчивой позе стоял, заложив руки за спину, я сам — миниатюрный, в полвершка. Рядом, на совсем уже крохотном столике маячила черная козявочка, в которой при толике фантазии можно было узнать длинноножку. А возле той… И так не то чтобы до бесконечности (некоторые ограничения диктовались качеством проекции, и если у меня изображение скоро сделалось кристально четким, то Машке пока было к чему стремиться), но, увеличив нужную область, я сумел разглядеть еще два или даже три уровня.

По ходу «сеанса» усилий он от меня требовал все меньше и меньше, и с какого-то момента малютка-Муравьева на столе уже существовала будто бы сама по себе, почти все, что от меня теперь требовалось — это не расслаблять пальцы. Постепенно к тому же пришла и моя напарница — просто чуть позже. Последние четверть часа практики мы уже непринужденно болтали на посторонние темы, а проекция жила свой собственной жизнью, не требуя и толики нашего внимания.

Полагаю, фон Бухгольц должен был быть нами доволен.

Таким образом, на ужин мы с Машкой шли с чувством удовлетворения от хорошо выполненной работы.

* * *

Почти все курсанты Школы уже сидели за столом в ожидании подачи блюд — не было пока только Змаевич, Бестужева-Рюмина и Гагарина — когда в трапезный зал вошел голем. К дверям я сидел спиной, поэтому сперва среагировал не на самого глиняного гостя, а на очумелое выражение лица Перовской передо мной и на ее судорожно скрещенные пальцы. Должно быть, Наталья не знала, что щит против такого оппонента — что картонная стена, прорвет и не заметит.

— Прошу без паники! — как раз когда я порывисто обернулся, вслед за големом в столовую вбежала запыхавшаяся Инна — удрал от нее, что ли, подопечный, пришлось догонять? — Это мое домашнее задание!

— Накормить питомца горячими голубцами? — хмыкнула Муравьева — именно это блюдо обещало нам сегодня на ужин меню.

— Нет, — мотнула головой Змаевич. — Погодите…

Тем временем голем скромно отошел в сторону, встал у стены под одним из светильников-«факелов», поднял руки — и только теперь я заметил в его грубых лапищах изящную скрипку с тонким смычком.

— Ой, что сейчас будет!.. — опомнившаяся и осмелевшая Перовская демонстративно заткнула уши пальцами.

— В самом деле, может, сначала спокойно поедим? — неуверенно поинтересовалась у Инны Машка.

— Вы не понимаете, — покачала головой Змаевич.

Голем уверенно взмахнул смычком.

Я не специалист в классической музыке. Нет, в родном мире, классе в шестом или в седьмом, кое-что в меня на школьных уроках, конечно, вбили. Ну там тот же «Полонез» Огинского, «Турецкий марш» Моцарта, «Лунную сонату» Бетховена… «Танец маленьких лебедей», пожалуй, опознаю без труда. И что-то там из «Кармен» — под этот трек симпатичные спортсменки-фигуристочки любят свои хитрые пируэты на льду крутить. Но назвать меня знатоком или, паче чаяния, ценителем — это очень сильно мне польстить.

Тем более — скрипка. Никогда не понимал этого пиликанья!

Но то, что сейчас творил Иннин голем — это было нечто! Из-под его смычка лилась не музыка — подлинная магия в лучшем из возможных смыслов этого слова! Чарующая, волшебная мелодия обволакивала, окрыляла, проникала прямо в сердце и пульсировала вместе с оным в груди! Наверное, это было сродни привороту — только положенному на ноты!

При мысли о привороте я на миг напрягся, но дивное звучание тут же заставило меня отринуть все дурные ассоциации прочь — не поступить так было бы с моей стороны подлинным кощунством!..

Минуты через три сего священнодействия скрипка умолкла, и голем опустил смычок. На какое-то время в зале установилась мертвая тишина, затем кто-то — по-моему Милана — начал аплодировать. В следующий миг рукоплескали уже все собравшиеся за столом.

Змаевич зарделась. Голем грациозно поклонился — словно заправский артист.

— Что сие за произведение? — подал из-за стола голос Ясухару, когда овация мало-помалу пошла на убыль. Думаю, не ошибусь, если скажу, что это были первые слова, сказанные японцем в Школе Змаевич. — Явно что-то русское, но неизбитое, а я не очень хорошо знаю ваших современных композиторов.

— Я… То есть мы… Мы импровизировали, — повернувшись к Тоётоми и покраснев еще сильнее, выговорила Инна.

— Я не поняла: это ты сочинила? Только что? Сама? — ахнула Муравьева.

— Мы вместе, — кивнула Змаевич на голема.

— Разве так бывает? — позволила себе усомниться Перовская.