Две крепости

Пиппин некоторое время молчал. Он слышал, как Гэндальф, покуда Обгоняющий Тень промахивает милю за милей, тихонько мурлычет обрывки песенок на разных языках. Наконец чародей запел песню, из которой Пиппину удалось разобрать с десяток слов. Сквозь шум ветра он расслышал несколько строк:

Высокие корабли и высокие короли —
Трижды три, —
Что привезли они из-за пенного моря,
Из Затонувшей земли?
Семь Звезд, Семь Камней
И Белое Дерево...

— Что вы там бормочете, Гэндальф? — спросил Пиппин.

— Я просто вспоминал Песни-Предания, — ответил чародей. — Хоббиты, вероятно, их забыли, даже если и знали когда-то.

— Нет, не все, — возразил Пиппин. — К тому же у нас есть много своих, которые вас, возможно, не заинтересуют. Но эту я никогда не слышал. О чем она – что это за Семь Звезд и Семь Камней?

— О палантирах королей древности, — ответил Гэндальф.

— А что это такое?

— Слово «палантир» означает «тот, что глядит далеко». Камень Ортанка – один из них.

— Значит, он сделан не... сделан... — Пиппин заколебался. — ...не Врагом?

— Нет, — сказал Гэндальф. — И не Саруманом. Это не под силу ни ему, ни Саурону. Палантиры пришли с далекого Запада, из Эльдамара. Сделали их нолдоры. Возможно, их создали сами феаноры – так давно, что это время не измерить годами. Но нет ничего, что Саурон не смог бы обратить во зло. Увы Саруману! В этом, как я сейчас понимаю, и кроется причина его падения. Всякому опасно пользоваться творениями мастера, превосходящего его мастерством. И все же Саруман виноват. Глупец! хотел сохранить палантир в тайне и использовать лишь для себя. Он ни разу ни словом не обмолвился о Камне на Совете. Мы и не задумывались о судьбе гондорского палантира, хоть там и бушевали разрушительные войны. Люди почти совершенно забыли о них. Даже в Гондоре это была тайна, известная лишь немногим; а в Арноре память о них сохранилась лишь в песнях дунаданов.

— Для чего их использовали люди древности? — поинтересовался Пиппин, обрадованный и удивленный тем, что получил ответы на такое множество вопросов, и задумался, сколько еще удастся узнать.

— Чтобы видеть далеко и мысленно беседовать друг с другом, — объяснил Гэндальф. — Благодаря палантирам они долго сохраняли королевство Гондор единым. Они установили эти Камни в Минас-Аноре, в Минас-Итиле и в Ортанке, в Кольце Исенгарда. Главный палантир держали в Звездном Куполе Осгилиата до его разрушения. Три остальных – далеко на Севере. В доме Эльронда говорят, что палантиры были и в Аннуминасе и на Амон-Суле, а Камень Элендиля хранился на Башенных холмах, которые смотрят на Митлонд, на залив Луне, где покоятся серые корабли.

Каждый палантир мог отвечать другим, и все гондорские Камни всегда были открыты для Камня из Осгилиата. Похоже, Ортанк выстоял в буре времен и уберег свой палантир. Но в одиночку палантир способен лишь видеть маленькие изображения далеких предметов и далеких дней. Несомненно, он был очень полезен Саруману, но, кажется, тот не удовольствовался этим. Он заглядывал все дальше и дальше, пока не высмотрел Барад-Дур. Тут он и попался!

Кто знает, где теперь лежат пропавшие Камни из Арнора и Гондора, погребены они в земле или утоплены в водной пучине? Но Саурон завладел по крайней мере одним из них и приспособил для своих целей. Я думаю, это Камень из Итиля, ибо Саурон давно захватил Минас-Итиль и превратил его в оплот зла. Теперь он зовется Минас-Моргул.

Легко догадаться, как быстро поймали и удержали блуждающий взгляд Сарумана, как с тех пор издалека пошли непрестанные уговоры и увещания, а когда увещания не помогали – принуждение. Кусающий укушен, ястреб угодил в когти к орлу, паук запутался в стальной паутине! Хотел бы я знать, давно ли его вынудили постоянно приходить к Камню для допросов и приказов, коль скоро Камень из Ортанка теперь так настроен на Барад-Дур, что кто бы ни взглянул в него – если только его воля не тверже алмаза, – Камень вмиг завладеет его разумом и взглядом. А как он притягивает! Разве я не почувствовал это? Даже сейчас сердце мое стремится к Камню, мне хочется испытать свою волю, проверить, смогу ли я устоять против него и увидеть то, что захочу, – морские просторы и времена Тириона Прекрасного, постичь невообразимое искусство и душу феаноров за работой, когда еще цвели Белое и Золотое Деревья! — Гэндальф вздохнул и замолчал.

— Мне бы знать это раньше, — вздохнул Пиппин. — Я сам не знал, что делаю.

— Нет, знал, — возразил Гэндальф. — Ты знал, что поступаешь дурно и глупо и сказал себе об этом, но не пожелал слушать. Я прежде не рассказывал тебе об этом, потому что, лишь обдумав случившееся, сам понял все до конца. Но даже если бы я заговорил раньше, это не уменьшило бы твоего желания, не облегчило бы борьбу. Напротив! Нет, нужно обжечься, чтобы научиться чему-то. Только тогда советы насчет огня доходят до сердца.