Две крепости

— Семь курганов слева и девять справа, — подсчитал Арагорн. — Много поколений сменилось с тех пор, как был построен Золотой чертог.

— Пятьсот раз с тех пор опадали красные листья в Мерквуде, где мы живем, — сказал Леголас, — хотя для нас это малый промежуток времени.

— Но для всадников Марки это было очень давно, — сказал Арагорн, — для них рассказы о строительстве этого дворца – лишь воспоминание, сохраненное в песне, а более ранние годы теряются в тумане времен. Теперь они называют эту землю своим домом, родиной, и язык их изменился и отличается от языка их северных родичей. — И он негромко затянул песню на медлительном наречии, незнакомом эльфам и гномам, но те слушали, потому что их околдовала суровая мелодия.

— Вероятно, это язык рохирримов, — предположил Леголас, — он похож на эту землю, богат и обширен, но в то же время неласков и суров, как горы. Однако я не понимаю слов, лишь чувствую печаль, свойственную смертным людям.

— Вот как это звучит на вестроне, — сказал Арагорн, — насколько я могу перевести.

Где теперь лошадь и всадник?
Где рог, что трубил когда-то?
Где теперь пламя пылает?
Где волосы, яркие, словно злато?
Где теперь песни арфы?
Где луки, стрелы, шлем и кольчуга?
Где же весна и где жатва?
Где поле, изборожденное плугом?

Они ушли, словно ветер,
Прошедший по полю густой волной.
Они ушли, словно песня,
Как дождь далекий в степи пустой.
Кто может собрать легкий пепел
Давно сгоревшей сосны лесной?
Кто может услышать песню,
За море ушедшую давней весной?

— Так говорил давным-давно забытый роханский поэт, вспоминая, как высок и прекрасен был Эорл Юный, приехавший с Севера. Его конь Феларов, отец всех лошадей, был крылатым. Так по сей день поют люди вечерами.

С этими словами путники миновали молчаливые курганы. Поднимаясь по извилистой дороге на зеленый склон холма, они подъехали наконец к широкой обветренной стене и воротам Эдораса.

Там сидело множество воинов в ярких кольчугах. Они тотчас вскочили и копьями преградили подъехавшим дорогу. «Стойте, чужеземцы!» — приказали они на языке Риддермарки и потребовали, чтобы путники назвали им свои имена и объяснили, что привело их сюда. Они смотрели удивленно и не слишком дружелюбно, а на Гэндальфа поглядывали мрачно.

— Я хорошо понимаю вашу речь, — на их же языке ответил им чародей, — однако мало кто из чужеземцев это умеет. Почему же вы не говорите на вестроне, как это принято на Западе, если хотите, чтобы вам ответили?

— Такова воля короля Теодена: никто не должен пройти через эти ворота, если не знает нашего языка и если он не друг нам, — ответил один из стражников. — Идет война, и мы никого не пропускаем, кроме своих и тех, кто пришел из Мундбурга, из Гондора. Кто вы такие, что столь странно одеты и столь беспечно проехали через равнину верхом на лошадях, подобных нашим? Никогда не видели мы ни столь необычных всадников, ни столь гордого коня, как один из тех, что несут вас. Это меар, если только нам не отводят глаза чарами. А может, вы колдуны, шпионы Сарумана или призраки, вызванные к жизни его искусством? Говорите, да побыстрее!

— Мы не призраки, — ответил Арагорн, — и глаза вас не обманывают. Это и впрямь ваши кони, как вы, несомненно, догадались. Но вор-конокрад редко возвращается к конюшне. Вот эти, Хасуфель и Арод, даны нам два дня назад Эомером, Третьим маршалом Марки. Мы привели их обратно, как и обещали ему. Разве Эомер не вернулся и не предупредил о нашем прибытии?

Беспокойство промелькнуло в глазах стражника. — Об Эомере я ничего вам не скажу, — ответил он. — Если то, что вы говорите, правда, тогда король Теоден, несомненно, захочет вас выслушать. Возможно, ваше появление застало нас не так уж и врасплох. Две ночи назад к нам приходил Змеиный Язык и сказал, что по приказу Теодена ни один чужеземец не должен пройти через ворота.

— Змеиный Язык? — переспросил Гэндальф, пристально вглядываясь в стражника. — Не говорите больше ничего! Но у меня дело не к Змеиному Языку, а к самому повелителю Марки. Я тороплюсь. Неужто вы не пойдете или не пошлете доложить о нашем приходе? — Глаза Гэндальфа сверкнули из-под нависших бровей, когда чародей обратил свой взор на стражника.

— Да, пойду, — медленно ответил тот. — Но какие имена мне назвать? И что сказать о вас? Сейчас вы кажетесь старым и усталым, но я чувствую в вас нечто странное и мрачное.