Две Юлии

— С кем это он там веселится? — ревниво спросила Юлитта, вглядываясь сощуренным и оттого особенно тревожащим взглядом в толпу шерстневских знакомиц. Поэт жадно курил и молчал, тогда как одна из девушек в куртке защитной расцветки приплясывала и сама по себе хохотала.

— От кого попахивает водкой? — поинтересовалась Юзефа. — Шерстнев пьет, а ты шатаешься и пахнешь?

— Шалтай-Болтай сидел на стене, — кривлялась Юстина. — Пошли уже.

— Мне надо было, для храбрости.

— А что будет в продолжение? — интересовалась Юлиана.

— Думаю, самое важное, — бойко заметил я. — Поэма о новом искусстве. Аналитический трактат.

— Выходит, я еще не все потеряла, — оживилась Первая.

— С утра я изучала голосовой тракт филина, — бормотала Вторая, — а вечером услышу шерстневский трактат.

— А как можно изучать голосовой тракт филина? — спросил я, предполагая между тем, что в этот день мог штудировать Яша.

— Я резала его от клюва до нижней гортани. Тебе интересно?

— Марк, — спросила Первая, — а это большая поэма?

Я странно чувствовал себя между двумя этими девушками, которые вдруг стали отчаянно привлекательными, высокими, гордыми и неуправляемыми. Взгляд боялся выбирать между ними, я предпочитал произносить свои реплики в пустоту, прямо перед собой. Первая плыла справа от меня, мы одновременно перешагнули порожек в дверях. Я задел носком крашеный бортик, но она, казалось, даже не поднимала ноги. Я невольно оглянулся, чтобы убедиться, было ли препятствие, и поэтому увидел, с какой важной и намеренно косолапой грацией через него перешагивает отставшая Вторая Юлия, будто маленькие препятствия устроены в дверях только для ее красоты: поднять руку с прижатым к телу локтем и вдруг раздумать браться ею за холодную дверь, замедлено показать осанку, красивый затылок с красными стрекозами (замечено мной через отраженные взгляды публики позади нее). Вокруг Второй мерцал вихрь, ее взгляд делил, рассекал, нарушал мир.

Хорошим испугом лихорадило, как это бывает в скоплении людей, от постороннего внимания к нам: вдруг они как-то лестно для меня способны воспринять наличие у меня двух спутниц? Я, конечно, не мог с хохотом взять их под локти, им самим сильно не хватало глянцевой мертвенности в облике, чтобы подтвердить мутную шутку. Обе они были странны и действовали на окруживших нас людей тревожно, да и мне неудобно оказалось выводить их в свет. Духи и покачивающиеся каблуки одной и любовь к другой — вот что придавало мне чувство счастливого Дон Жуана. Важно не то, что нас с ними связывает, а то, в результате каких странных и длительных обстоятельств я оказываюсь перед иным наблюдателем между двумя удивительными девушками, которые были как-то нехорошо напряжены и, похоже, находились друг с другом в ссоре, но ни одна от меня не отстранялась.

Я добрался до своей черной спортивной сумки, где лежали несколько лекционных тетрадок и два блокнота — один полный (для перечитывания), другой полный наполовину. Вторая Юлия под моим вопросительным взглядом все-таки протиснулась мимо, странным образом толкнув меня задом и близко-близко улыбнувшись: когда-то осязательный тип юмора должен был бы между нами утвердиться. Сейчас для этого был наиболее неловкий момент. Первая села слева, придерживая сзади юбку и одновременно — сопротивляющееся сиденье. Когда рядом сел я, она тут же убрала локоть с совместного подлокотника, отчего ее совершенная на тот момент поза — поднятый подбородок, прищуренный осмотр зала — лишилась устойчивости.

— Это Литке? — спросила она, расправив полностью и несколько сложив движеньем глаза весь веер ресниц.

Я завороженно кивнул.

— Твой приятель мне дико не понравился, — заметила девушка справа.

— Литке? — искренне удивился я новой этой причуде. — А что такое?

— Нет, другой. Слишком много о себе думает.

Ее кисть руки не имела ни волоска, ни складки, поэтому она беспечно махнула ею у самого моего носа (тон персика, росы и моего же табака).

— Марк, а что он уже читал? — спросила Первая.

— Итак, товарищи, — весело и совершенно не стараясь басить, будто вторая часть вечера делает всех абсолютными друзьями, витийствовал Убю, — предлагаю вам всем затихнуть, ибо поэт прочитает большое произведение, а для этого надо ему набраться смелости — да? — я сам этого еще не слушал — да? — вы мне еще не показывали?

Шерстнев кивнул, не отрываясь от перекладывания рукописных бумаг.

— Ну, значит, начинаем. Это, может быть, затянется надолго, а выходить нам всем придется через служебный выход, так как… Что вы говорите?

Убю наклонился к первому ряду с Литке.

— Он какой-то скользкий тип, — продолжала Вторая. — Где-то я его уже видела. Знаешь, откуда взялось выражение «скользкий тип»?

Я только что запутал Первую Юлию своей полной неосведомленностью в прочитанных Шерстневым стихах. Вопрос о Яше странно беспокоил меня. Он резко ушел, его как-то надо найти, увижу ли я его, увидит ли он настоящую Юлию? Его присутствие дало бы мне критерий порядка, потому что голова ни с чем не справлялась.