Две Юлии

— Я привык, что ты не имеешь дела с шарлатанами, — спокойно продолжал Яша. — Ты знаешь столько писателей, что я вынужден много и срочно читать в ущерб своим занятиям, чтобы только не ударять в грязь лицом. За это я тебе благодарен. Но ты объяснишь мне, что это значит? Что он пишет?

— Как же это можно объяснить? — спросил я.

— Сложно, — согласился Яша. — Но я люблю сложных поэтов. Малларме и Рильке мы с тобой разбирали. У твоего друга что же — слишком новый язык? Почему-то эти стихи мне напоминают Брюсова.

— Яша, — с горечью ответил я, — ты же меня знаешь.

— Это как с моим дедушкой: думаешь, что говорят о молоке Богородицы, а речь идет о бутылке вина. Воображение надо бы придерживать, приглядывать за правдой.

— Я о своих отношениях со стихами. Ты же знаешь.

Юлия Вторая выплыла из дверей, ее глаза расшалились, она была слишком заметна. Шерстнев что-то кричал ей среди дыма. Она вяло махнула ему рукой и с острым стуком каблуков приблизилась ко мне.

— Может, сегодня вообще не может быть ничего настоящего? — продолжал Яша. — Или я просто, как старый брюзга, задержался в развитии? Но в конце двадцатого века как-то бессовестно заниматься подобными вещами.

Юлия встала рядом, соединив обе ноги, как статуэтка. Поднесла два пальца к губам, чтобы выпросить у меня сигарету. Я показал, что у меня. Она брезгливо махнула рукой, растерянно оглянулась по сторонам и согласилась с этим предложением.

— Это Юлия. Это Яша, — представил я их друг другу.

— И о чем вы брюзжите? — спросила Юлия, затягиваясь и разбрасывая волосы по плечам. — Почему это нет ничего настоящего?

— Я только использовал сомнительное сравнение, — спокойно ответил Яша и неглубоко кивнул. — Мне очень приятно. Кажется, мы уже…

— Поучись у Шерстнева, у него сравнения не сомнительные.

— А можно узнать какие? — осведомился Яша, не сводя глаз с кончика ее сигареты.

— Художественные, вестимо, — отвечала Юлия, непривычно кривляясь. Я сам не ожидал в ней такого духа и не успевал ничего исправить. — А что тебе нравится больше: скотологические шутки или энциклопедия юного ботаника?

— Что это за выбор? — немедленно ответил Яша. — Вам, похоже, не нравится ни то ни другое?

— Ты же сама ботаник, — почему-то заметил я.

— Зоолог, — с вульгарной протяженностью возразила Юлия, сильно затягиваясь: пепел просыпался на раскрытую лепестками розоватую манжету, и локоть крепко вжимался под ребра, — надо было выходить в куртке. — Так что выбираем?

— Боюсь, мне больше нравится, когда со мной разговаривают в другом тоне.

— В пастельном тоне? — почему-то допытывалась безобразница, — в бланжевом?

— При чем здесь эта расцветка?

— По виду сразу заметно, что тебе неловко разговаривать с девушками.

— Послушайте, девушка, — удивленно говорил Яша. — Я ожидал, что вы будете хотя бы стараться вести себя пристойно. Мне рассказывали про вас, так что, по меньшей мере, я представлял себе воспитанного человека. Марк, это не мое дело, но ты сильно ошибаешься на счет своей компании.

— То есть она слишком женская, — убедительно кивала Юлия.

— Вы в первый раз увидели совершенно вам незнакомого человека. Надеюсь, в последний.

Быстро сунув пальцы в мою нехваткую ладонь, Яша развернулся и бодро пошел вдаль.

— Марк, подержи, пожалуйста, сумочку, — попросила Юлия.

Внезапно, не сводя глаз с Яшиной спины, она начала собирать волосы на ветру, приглаживала и быстро подкручивала их на затылке, а в кулаке блестели сплетенные ножки заколки.

— Вот ведь индюк! — громко сказала она.

Яша резко обернулся и, глядя только мне в глаза, покачал головой. Руки сцепились у него за спиной, и я почему-то долго не сводил глаз с его яро покрасневших пальцев. Было жалко упускать его в трескучий житейский шум, ничего не объяснив. Старательно ползло железное движение трамваев, развевался ветхий кринолин берез, и Яша шел быстрее других, так, будто торопился на радостную встречу, а впереди синели несколько гигантских елей, которые совсем его скрыли. Ели эти казались похожими на кактусы, особенно вершинами, над которыми просветы неба были забросаны белыми и серебряными монетами непригодной для хождения величины.

Рядом с нами стояла туманная Юнона в мамином плаще, кажется, ее приближение было бесшумным, кажется, она не сказала ни слова подмерзшей Юдифи, а я еще пытался разглядеть Яшу за щитами остановки, за кузовами машин, но он был необъяснимо далеко.

— Марк, — спросила Первая, — ты, кажется, сказал, что вечер начнется в семь?

— Марк, — вторила, хмыкнув, Вторая, — нам надо пересесть поближе к сцене. Я люблю видеть, как Шерстнев жмурится, когда читает свои стихи, а там, где мы сели, его не разглядишь.

— Я не помню, какой час называл, извини, — еще не кончилось. Похоже, моя сумка осталась на прежнем месте. Попробуем пересесть, людей будет поменьше.

Штурман возвращался к библиотеке без жены, но с двумя молодыми людьми: один — в больших зеленых очках, и крашеным в соломенного блондина тоже был он. Юлия сцепила руки на сумочке и шмыгала носом, будто что-то припоминая. Нижние веки, крылья носа, бахрома шарфа были оживлены нежно-красным отсветом.