Две Юлии

Мы подошли к библиотеке, и у меня сразу отобрали Шерстнева. Я покурил на крыльце вдали от толпы, где неузнаваемые девушки были в приподнятом настроении и потому вставляли в крикливый разговор как сдавленный хрип, так и устрашающий хохот. Из Юлий никого не было. Штурман прошел, деликатно держа за локоть тихо лучащуюся блондинку, я не знал, жена ли это, и их не окликнул. В холле щуплый Анулов с щуплыми усами встал сбоку дородной пожилой дамы, подтягивался к ее плечу на носках и тихо бубнил; та, не моргая, смотрела в окно и — голова неподвижна — вставляла высокое «да», «да». Людей собралось десятка три, и это было неплохо. Грязноватые низкорослые парни резко входили в зал и тут же выходили из зала, вызывающе смотря в глаза встречным.

Вечер начал Убю. Он был многословен, хотя почти каждый абзац (если таковые есть во вступительных речах) начинал с обещания не отвлекать наше внимание.

— Эту книжечку, — пичужечку, смотрите, какая хорошенькая, — мы назвали по-грузински «Дэвы», то есть «боги».

— Следующую, — заметил посмеивающийся за столиком поэт, — назовем «Асуры».

У Шерстнева была манера — в сильном интеллектуальном оживлении резким щелевым вдохом прихватывать губами собственную слюну с хвоста фразы, показавшейся ему удачной.

— Да уж, — ответил Убю и хохотнул, — вариант. Она у нас, кстати, готова, верно? Скоро покажу ее Данилову, вы уж поторопитесь. Так вот, очень, очень, действительно рекомендую эту книжку. Это наш поэт, и первое его издание достойно всяческих похвал. После таких стихов, как говорится, можно опочить на лаврах.

Штурман склонился к щеке своей дамы, и та бесшумно хмыкнула. Сидящий в первом ряду Литке ударил по подлокотникам, громко цыкнул и у самой переносицы некоторое время придерживал указательными пальцами плохо державшийся, видимо, нос, потом оглянулся к залу и, несмотря на смену темы, долго качал головой. Юлия Вторая появилась на лестнице, с которой ей пришлось величественно спускаться в зал. Кто-то махал ей с другого конца зала, кому-то за моей головой она кивнула, но подошла к моему ряду, свернула ноги двум крайним барышням, потом мне и без спешки села справа, обдав непривычно заметной смесью беспокойных духов. Девушка или жена Штурмана обернулась, кивнула Юлии Второй, опустила живые глаза, зависла, повернулась к сцене. Кончики волос Юлии оставались у меня на плече, весь я внутренне сжался и косился теперь на них, будто боялся сбить блаженство. По этому навесному мосту в меня неслось жгучее опустошение. Юлия полоснула сквозь меня неустойчивым, неверным взглядом — увидела всех за нами, посмотрела на сцену, опять за наши спины и вдруг остановилась на мне: «Мало народу». Обернулся Штурман и без всякого значения широко ей улыбнулся, заметил рядом меня и радостно вытаращил глаза. Его тут же отвлекла жена, он склонился к ней с разъяснениями и опять стал легок и серьезен.

— Я был недавно на поэтическом слете в Севастополе, — продолжал Убю так весело, будто готовил взрыв хохота, — и там каждый город был представлен поэтами, имеющими печатную продукцию. Из наших были Вася Анулов, Лощинин, ваш покорный слуга, Катя Лощинина. Лешин не приехал, у него была защита. Так вот, представляемого вам сегодня поэта там еще, к сожалению, не было, но только что вышедшая книга была у меня на руках. Я, надо же, никому ее не успел показать, кроме всем вам знакомого Евгения Евтушенко, который сказал именно так, цитирую: «Браво!» и указал почему-то на меня указательным пальцем.

Литке, пользуясь близостью к сцене, что-то тихо пробурчал, привстав с места, махнул рукой, затрясся и нос на этот раз придержал костяшкой большого пальца за кончик.

— Нет, — настороженно ответил Убю, — я думаю, здесь это ни при чем, да и откуда величайшему советскому, будем так говорить, светочу знать наши условия. Хотя он все может знать. — И громче: — Он, похоже, не посмотрел на фамилию и решил, что это я — автор такой книги. Так получилось! Зато важный отзыв был получен, я сейчас перед вами покаялся и уже не собираюсь нести на себе такие важные обязательства, слагаю хомут и предоставляю слово…

Пауза.

— Тому.

Пауза.

— Ради кого мы все тут собрались.

Широкий жест в сторону медленно выступающего к краю сцены Шерстнева, которому мешали идти бурные рукоплескания.

— Я знаю, — начал лучащийся и почти смущенный именинник, — что после такого предисловия, — а произносил его человек, который хорошо в этом разбирается и вообще прочитал и исследовал миллион хороших стихов, перед которыми я не так выгодно бы смотрелся, — в общем, вы хотите, чтобы я почитал стихи. Я же предлагаю выступить сегодня всем, кто хочет. Я специально пригласил сюда некоторых поэтов, которых знаю, и думаю, тут и так находится много тех, кто пишет стихи или читает хорошие стихи. В общем, я предлагаю выступать всем подряд, это будет правильно.

— Правильно, — вставил беззаботный Убю, — в смысле поддержки вашего выступления. Давайте с вас тогда начнем, а потом еще кто-нибудь желающий сможет выступить.