— Вы это считаете наслаждением? — Альма взбрыкнула, пытаясь вырваться из нежеланных объятий. — Вы так настойчиво когда-то отказывались от меня, милорд. Так настойчиво, что я искренне поверила — такой, как я, вы заинтересоваться не сможете. И что изменилось? Вновь взыграла ваша ревность? Не смогли стерпеть, что я не хранила вам верность? Верность, в которой вы не нуждались? Или все дело в простом любопытстве? Хотели попробовать от чего когда-то отказались? Зачем тогда такие сложности: дом, прислуга, брак? Вы ведь так и не сказали, как настоящая леди Ринар относится к тому, что вы взяли вторую жену. Или она не знает?
Вместо того, чтоб ответить, Ринар разжал пальцы, позволяя высвободиться.
— Подождите, вы ведь ей не сказали? Верно? Она ничего не знает? Не знает, что вы решили завести себе игрушку на время?
— Ты сама себя оскорбляешь, Альма.
— Нет, милорд. Меня оскорбляет то, что сделали вы.
— Я взял тебя в жены, гелин.
— Уже не гелин. И в жены берут по согласию.
— Ты согласилась.
— Вы меня опоили!
— Это песня без конца: Альма. И я уже отвечал на этот вопрос. Не опоил: скорей помешал скрыть то, что ты сама хотела бы скрыть.
— Я хотела бы, чтобы вас никогда не было в моей жизни!
— К сожалению, это уже невозможно. Я уже в твоей жизни. А ты моя.
Альма почувствовала солоноватый привкус во рту — прикусила язык.
— Езжайте к жене, милорд.
Слышать из его уст подобное было неприятно. Альма не могла выбросить из головы мысль о том, что за плечом мужчины маячит другая. И самое противное — что ей он тоже говорит эти слова. Ее тоже укрывает своим пиджаком в карете, тоже прижимает так тесно.
— Ты так норовишь меня сплавить.
— Я просто видеть вас не хочу… и не могу, — заметив попытку Ринара вновь подойти, Альма предостерегающе выставила вперед палец. — Даже не пытайтесь. Брачной ночи не будет. Я скорей брошусь из окна, чем позволю вам снова себя коснуться. Тогда все произошло против моей воли, что бы вы ни говорили. Я этого не хотела. И в здравом уме никогда не позволю себя коснуться.
— Тебе нужно время, чтобы привыкнуть.
— Никогда! — он будто не слышал. Или слышал только то, что хотел. — Выйдите из моей комнаты.
— Сними морок, — ее просьбу-приказ Ринар исполнять не спешил, сбивая, сменил тему.
— Нет. Зачем?
— Хочу видеть, что наделал.
Альма открыла рот, собираясь что-то ответить, а получилось только закрыть его, так и не сказав ни слова.
Прежде, чем он успеет сам снять морок, девушка отвернулась, отходя к окну.
— Не пытайтесь убедить меня, что жалеете. Я не жалею. Разве что о том, что бежала от вас недостаточно далеко.
Комната погрузилась в тишину. Альма не слышала его шагов, дыхания, движений. А значит, он продолжал стоять, изучая ее задумчивым взглядом.
— Я уезжаю, Альма. Меня не будет неделю. Вполне достаточно времени, чтоб ты смогла обустроиться, привыкнуть, смириться. Я привезу тебе кое-что, чему ты будешь рада.
— Развод?
— Нет, Душа. На развод не надейся. Как только я буду уверен в том, что могу тебе доверять, мы освятим брак в храме.
— Вы сумасшедший… — Альма закрыла лицо руками, чувствуя себя зверьком, попавшим в западню.
— Я хуже, чем сумасшедший, Душа, — тут же Ринар снова оказался рядом, прижал ее напряженную спину к своей груди, поцеловал в макушку. — Я одержим. Тобой.
Еще долго после его ухода Альма не могла заставить себя пошевелиться. Нельзя ему верить. Сейчас эти слова для нее уже не важны и не нужны. Если бы он сказал это восемь лет тому, она бы поверила. Она бы летала от счастья, а теперь нельзя, слишком многое изменилось, чтоб поверить так просто.
Дни полетели за днями. Хоть в этом свое слово Ринар сдержал — уехал. Практически сразу, не дожидаясь утра. Альма стояла все у того же окна, когда одинокий всадник на лошади отъезжал. И вспышку она видела, когда пересек границу. Вспышку на достаточно большом расстоянии, значит, пределы ее клетки широки. Гуманно…
В ту ночь девушка не смогла заснуть. Отправила горничную, которая пришла помочь ей раздеться, потушила свет, легла прямо в одежде на то покрывало, которого так приятно было касаться, уставилась в потолок, пытаясь элементарно понять, что чувствует.
Злость. Бессилие. Апатию. Презрение к себе за то, что даже самой себе помочь не смогла. Что ее так просто было выдернуть из привычной жизни только потому, что он так захотел. И к нему за то, что захотел.
Все его слова о небезопасности, необходимости защитить… Сейчас казались полной чушью. Нет, это на самом деле просто его прихоть. Когда-то отверг, а теперь передумал. А потом снова передумает… Когда надоест. И выбросит. Отправит уже не во дворец, уже в какую-то глушь. Так, чтоб не мешала.
Девушка судорожно вздохнула, борясь с очередной волной нахлынувшего отчаянья.