Дурная кровь

Рассказчик обрадовался, в запале вскочил на скамью, а там и на стол попытался, но приятель дёрнул его за штанину, кивнув на выплывающий из кухни котелок, и косоглазый поспешно спустился, ещё и рукавом столешницу протёр. Две тощие ноги вынесли сосуд с густой похлёбкой, не удосужившись озаботиться плошками, плюхнули, куда получилось, едва не перевернув. На месте тары обнаружилась мальчишеская прыщавая физиономия.

– Я тоже чудище видел, – заявил пацан, по-взрослому подавая ладонь каждому из присутствующих – поздороваться. – Последний раз дня два назад оно волокло тушу. Не иначе, в лесу кто-то заночевал…

Прикинув, что тут все свои, Верд тоже подсел ближе к вареву. Пахло оно, надо признать, куда приятнее, чем выглядело: овощи огромными нечищеными шматами всплывали то тут, то там, а в самой серёдке, синюшный и тощий, дрейфовал цыплёнок. Судя по виду, умер он своей, причём крайне мучительной смертью. Вполне возможно, что и вовсе был отобран шаловливым мальцом у упомянутого чудища. Верд даже поискал по стенам, нет ли где привешенной трофейной головы убиенной птички.

– Мы в том лесу всю последнюю седмицу ночевали, – хмыкнул он, размышляя, дадут ли им ложки или придётся хлебать из горсти.

– И всю седмицу кто-то рядом шлялся! – Санторий влез меж пузаном и косоглазым, принимая их сторону.

Точку поставил Отто. С приходом мальца он опёрся о почтительно согнутую тощую спину и тяжело поднялся. Покачнувшись, ухватил костыль и только тут показался во весь рост: от единственной уцелевшей ноги до заросшей макушки.

– Кабы вокруг ходил тот зверь, с которым я встретился, досюда вы бы уже не добрались. – Он тоскливо дёрнул оставшейся от левой ноги культёй и заковылял к остальным. Принял у Храя сапог, позволил мальчишке замотать портянку на босую ногу и натянуть обувку. – Так что пожрём, покуда живы.

Ложки Отто выдал каждому сам. Хранил он их бережливо, в кармане передника. И не зря: черпачки были что произведение искусства, все вручную вырезанные, узорчатые, украшенные вязью, в которой, как в паутине, взгляд путается. На такие любоваться впору, а не в кулеш макать. Впрочем, последнее Верд сделать не преминул, покуда всё не приговорили.

Хорошо сидели, добро. Выпивали, ели, что боги послали. Отто никого не попрекнул, не потребовал платы, отнесясь к каждому из гостей как к родному.

– В этот лес я боле никого не пущу, – нахмурился он на густые сумерки, что так и норовили чёрной лужей переползти через подоконник. – Нагулялись уже, хватит.

Пацанёнок вытер нос рукавом и как бы невзначай придвинулся к «медведю», а тот опустил на его плечо огромную длань и, успокаивая, сжал.

– Больше – никого, – тихо повторил мальчишка.

За окном кружили белые мухи. Сначала одна пролетела на разведку, за ней вторая, а там и целый рой. Носились вверх-вниз, гонимые бураном, норовили прилечь, где поуютнее, но снова вскакивали, заслышав свистящее завывание, точно вспугнутые бабочки с цветов. Верд смотрел на этот танец и всё вспоминал, как плясала у костра дурная девка, пуская по ветру белоснежную косу, перескакивая с места на место, как та снежинка, завораживая и усыпляя. А тут ещё очаг под боком, сказки страшные про неведомое чудище сказывают… В сказках что хорошо? Что сам сидишь в тепле, сытый, что смотришь в темноту и знаешь: ей, темноте, не влезть в хату, не победить благословлённый богами огонь. Темнота может лишь стонать ветром, царапать стены ветвями и злобно пыхтеть снаружи, поскрипывая снегом под тяжёлыми лапами…

– Тихо! – приказал вдруг наёмник, поднимая руку.

– А что… – начал пацан, но Отто привычным движением заткнул ему рот так и оставшейся в котелке цельной морковкой.

Ветер завывает не так. И не скрипит, утаптывая свежевыпавший снег.

Приложив палец к губам, Верд подкрался к двери и неслышно задвинул засов. Хороший засов, дубовый, свежий и крепкий. Такой от дикого зверья разве что ставят где-нибудь в глуши, а не на опушке в одном переходе от города. В хлеву, где они оставили лошадей, имелся такой же.

Наёмник долго прислушивался, но снег, как назло, замолчал. Лесная мгла укрывала любого, кто мог притаиться снаружи, будь то оголодавшая волчья стая или кто похуже. Вернувшись к столу, он вполголоса поинтересовался:

– Кто видел его?

Косой подскочил, выпячивая грудь, чтобы дать присутствующим урок монстроведения, да так и сел, проглотив набранный воздух. Храй тоже мотнул подбородком:

– У страха глаза велики. Может, то и правда одна тень была…

Взгляды скрестились на пацанёнке. Кто там тушу тащил? Но тот спрятался под мышку Отто и не то что говорить, дышать боялся. Пришлось пытать «медведя», но он вместо ответа лишь дёрнул культёй – ясно, что не белочка отгрызла.

– Размер какой? Как выглядит? – деловито допрашивал охотник.

«Полезет ли в дом?» – хотел спросить, да поглядел на колдунью и не стал пугать.

Санторий до того шумно сглотнул слюну, что ему таки пришлось подать голос, когда все воззрились на него:

– Нас пятеро мужиков. Ну, четверо с половиной…

– Я те дам половину! – Отто снял и бережно сложил очки. – Моя половина понадёжнее, чем трое таких, как ты.