Дурная кровь

– Она была очень красивой, – начал Санни, ни к кому не обращаясь. Улыбнулся своей винной копии в посудине и добавил: – И сегодня она была такой же. Веришь или нет, но её ничуть не испортили эти крошечные морщинки у глаз. А локоны всё так же черны, ни единого седого волоса. Не то что у тебя, – не преминул он подколоть друга.

Верд машинально пригладил обильно припорошенные серебром волосы и тут же отдёрнул руку, покосившись на Таллу. Глаза у той горели огнём: про любовь же говорят! Великую и бессмертную! Эх, глупая девка…

– Спорю, она тебя и не узнала, – едко ответил охотник.

Санторий хмыкнул:

– А ты бы узнал?

Он развёл руки, едва не расплескав вино, и продемонстрировал выпуклость в том месте, где когда-то был плоский крепкий живот.

– Восемь лет прошло. Я полысел, обрюзг… Я бы расстроился, узнай меня Лала.

– Но надеялся.

– Но надеялся, – кивнул служитель.

– Так это была она?

Талла раскрыла рот, а Верд шутливо пальцем приподнял ей подбородок и напутствовал:

– А то муха залетит. И спрячь волосы.

Санторий кивнул:

– Она. Простите, друзья, я слаб духом. Не удержался от соблазна и разрезал подпругу, когда мы проезжали мимо, чтобы воспользоваться поводом и навестить её.

Верд скрипнул зубами, а Санни торопливо оправдался:

– Должен сказать, что ремень и так держался на последнем издыхании! Когда лошади сбежали от шваргов, а мы их ловили, Кляча сильно повредила седло. Вопрос времени, как быстро оно пришло бы в негодность. Я лишь смирился с неизбежным…

– С тем, что ты идиот? – уточнил Верд, залпом осушая кружку и гулко шлёпая её на стол, чтобы сообразительная разносчица заметила и без вопросов подлила ещё.

Санторий пожал плечами: с этим он, кажется, давно смирился.

– Я не мог удержаться. Ведь и ты бы сделал всё, чтобы ещё хоть раз увидеть… – Он повернулся к колдунье, но запнулся и скомканно закончил: – Того, кого любишь. И я попытался…

– Он читал ей проповедь! – нетерпеливо наябедничала дурная, аж подпрыгивая на стуле от воодушевления. – Я к ним в комнату заглядываю, стесняюсь ещё. Мало ли? А он стоит там и вещает. Боги, говорит, то, боги сё… А девка… женщина… В общем, она правда очень красивая. Она аж на стену лезет! Иди, говорит, голову Ласке дури, а я на такое не подписывалась! Это, говорит, совсем извращение!

Верд застонал и уронил голову на ладони. Тем не менее это не помешало ему, не поднимая взгляда, подставить кружку подоспевшей служанке.

– Ты идиот. Что тогда пытался спасти бабу, которой не надо спасаться, что сейчас.

– Она жертва обстоятельств и не осознала, во что ввязалась!

– За столько лет так и не осознала?

– Но я это исправлю! Не позволю возлюбленной тонуть во грехе!

– Угу, только в следующий раз мы тебя оттуда вытаскивать не станем. – Верд поднял голову и серьёзно в упор посмотрел на друга: – Хорошо, что ты дурной сказал, куда идёшь, пока я в мастерской был. Не знай мы, где тебя, придурка, искать, пошли бы сразу на центральную площадь к виселицам!

Колдунья на всякий случай вместе со стулом придвинулась ближе к наёмнику:

– Тут и такое есть?

– И ты удивишься, как часто используется! – слегка преувеличил Верд. Ничего, перепугаются, меньше своевольничать будут. Оба. А то он нянькой великовозрастным болванам не нанимался.

Санторий утёр чуть вспотевший лоб. В тепле он разомлел, успокоился и окончательно свыкся с мыслью, что охотник просто взревновал друга к бывшей пассии. Он расстегнул верхние пуговички рясы и легкомысленно пожал плечами:

– Не запугивай девочку, Верд. Здесь, кроме дезертиров, никого никогда не вздёргивали.

Охотник помрачнел и окинул всех, набившихся в таверну, цепким взглядом. Делал он это не впервые: каждый скрип входной двери привлекал его внимание, а уж войти спутникам внутрь и занять столик он и вовсе не давал до тех пор, пока сам не постоял на пороге добрых две минуты.

Прошло уже восемь лет. Достаточно, чтобы либо простить человека, либо окончательно вычеркнуть из памяти. С Санторием не получилось ни то, ни другое. Всякий раз проезжая мимо Больших Храмовников, наёмник не отказывал себе в удовольствии навестить знакомого. Напиваясь с друзьями на один вечер, он снова и снова вспоминал, что с Санни и самое дешёвое пойло казалось вкуснее. Сражаясь против двух, трёх, четырёх врагов, он каждый раз спиной чувствовал… что один. Как и тогда.

– Верд? – Санни почуял неладное. – Ты не хочешь мне ни о чём сказать?

Охотник сощурился, но промолчал.

– Что-то случилось, да? – Пробежавший через их стол сквозняк скинул капюшон с головы колдуньи и растрепал волосы.

Верд скрестил руки на груди и долго проницательно смотрел на Сантория. Наконец произнёс, вырубая каждое слово словно из дерева:

– Возможно, мне не стоило вмешиваться. Ни тогда. Ни сейчас. На этой виселице вздёргивают дезертиров, Санни. Ты сам сказал.

Он считал, что давно забыл. Не простил и не пережил, но хотя бы просто забыл. Но, оказавшись в этом проклятом городе, в их знакомой таверне, в месте, где они, молодые и дурные, поклялись всегда защищать друг друга, как братья, Верд снова пережил это.