Дурная кровь

Она заправила за ухо выбившуюся прядь и чуть быстрее затрепетала ресницами. Нет, Санни не был красавцем. Но кому нужны суровые, мускулистые, высокие и статные охотники, когда за столько лет ни один из них не додумался хоть единый раз сказать ласковое слово… А ежели и говорили, то не искренне; без блеска в глазах, но с потаённым страхом покорного пса, не чающего угадать, ласково потреплют ли за холку али оттаскают за какую провинность. А этот – погляди! – сам идёт в сети, ещё и хвостиком виляет!

Санторий набрал воздуха, чтобы долго и прочувственно оправдывать греховную слабость, но передумал. Огляделся, не обнаружил в комнате боле никого незнакомого, галантно подставил колдунье локоть и, подмигнув, предложил:

– А мы никому не расскажем, ага? Так, может, вы покажете мне свой чудесный дом, госпожа? Как же вы, хрупкая, прекрасная женщина, одна со всем управляетесь? Вам бы ночей не спать от усердия, а между тем лик ваш свеж, как майская роза…

Они неспешно об руку обогнули длинный стол, но вдруг Кара передумала и вернулась.

– Верд, мальчик мой, обустрой Таллу в свободных покоях. – Добродушная улыбка на краткое мгновение выпустила на волю оскал. – И помни, что метки всё ещё на тебе.

Дурная боязливо выглянула из-за широкой спины наёмника, проверяя обстановку, но, едва парочка скрылась за дверью, помчалась проверять, сколько охраны ходит под окнами.

– Валим, – коротко, деловито скомандовала она. Ни слезинки, ни дрожащего голоса. Притворяется лучше матери, хоть и не родные.

Верд скрестил руки на груди, пошире расставил ноги, демонстрируя, что с места не двинется: ишь, придумала! Строила тут из себя плаксивую девку, а на деле снова лукавила! Как и с ним, когда надурила и сбежала из-под самого носа! А он, олух, снова не остался равнодушным к девичьим слезам!

– Пойдём-ка, – поймал он её повыше локтя.

– Ты что, нас же так увидят! И Санни надо вытащить ещё… Верд! Верд?

– Пошли, сказал, – сильнее нахмурился он, чтобы ненароком не показать, как злится, что снова остался обманутым.

– Верд! Верд-Верд-Верд! – Она отклонилась назад, выпрямила ноги, но и это не остановило, а лишь замедлило наёмника, тянувшего её, как на аркане. – Послушай меня! Стой! Верд, да дай же сказать!

Она скакала встрёпанной обозлившейся кошкой, лупила, кусала его за руку, и без того покрытую шрамами, как чешуёй, но мужчина не сбавлял шагу. Слишком обидно оказалось снова остаться в дураках. Бабы! Только врать и умеют!

До первых свободных покоев он дотащил её волоком. Благо ключ торчал в замке, так что не пришлось искать. Он распахнул дверь одной рукой, готовясь второй зашвырнуть девчонку внутрь, запереть и забыть как страшный сон. Но она повисла на нём:

– Верд, пожалуйста, выслушай меня! Кара – не хорошая. Она врёт, всем нам врёт! Всегда врёт! Она лживая паучиха…

– Что ж… – наёмник болезненно скривился, но всё же закончил дрогнувшим голосом: – Странно, что вы не родные.

Она обвила его шею, вцепилась в волосы, привстала на носочки, едва не касаясь губами губ, и часто-часто, глотая слова, то поглаживая, то дёргая захваченные пряди, заговорила:

– Прости меня, пожалуйста, прости! Знаю, что соврала, что обидела, – всё знаю! Никогда себя не прощу за то, что сделала. Сама – не прощу. А ты прости, пожалуйста! Ну, не можешь простить, так хоть поверь! Кара – само зло. Она никого из нас не любит, никогда не любила…

– Это неправда, – спокойно ответил наёмник. Теперь он знает, что такое любовь. Знает, что в семье случается всякое. И знает точно, Кара тоже любит всех своих детей. А уж такая это любовь, как у других, или нет – не всё ли равно?

– Она людей убивает, Верд!

– Я тоже убивал. И убью ещё.

– Нет, всё не так! Ей нравится убивать, понимаешь? Сколько помню её, сколько знаю, она всегда была чудовищем!

– Так что ж ты звала её мамой? Что ж вспоминала как самую дорогую и любимую, делилась со мной памятью о ней?

– Да потому что я люблю её! Она ужасная, злая, жестокая… Она ошибалась, много раз ошибалась, а я не могла ни помочь, ни остановить её. Но я люблю Кару! Ни у одной колдуньи не может быть детей, поэтому мы – семья. Сёстры, матери и дочери, единое целое. Я люблю её как мать, Верд, но это не значит, что приму вещи, которые она творит!

Он убрал её гипнотизирующие бледные руки. Вот уж правда семья: обе запутают и убедят в чём пожелают! Но больше наёмник не позволит этой девке обвести себя вокруг пальца!

– Ты просто дура неблагодарная. Кара воспитала тебя как свою. Да, ей пришлось уйти. Знаю, она говорила. Сказала и что жалеет об этом. Но сколько же лет она потратила на то, чтобы найти и вернуть тебя! Чтобы построить дом, где ты стала бы счастливой! Где все мы были бы счастливы! Кара столько сил вложила, чтобы найти тебя, а ты…

Талла рассмеялась. Горько и тяжело. Верд встречал людей, которые смеялись так. И объединяло их одно: им нечего было терять. Так смеялись только умирающие, без страха глядя на остриё меча и человека, который закончит их земной путь.