Дурная кровь

Но вместо того, чтобы броситься к женщине, которую вспоминала все эти годы, Талла попятилась. Она бы пятилась до самого выхода, а там и вовсе умчалась подальше от странного дома, но упёрлась спиной в грудь Верда. Тот, погладив её по плечам и в последний раз задержав на них ладони, подтолкнул вперёд.

– Это была ты? – Дурная не спешила к Каре и вообще не слишком верила, что место, куда её привели, чем-то отличается от темницы. – Ты? С самого начала?

Кара подошла сама и с некоторым усилием обвила руками слабо сопротивляющуюся девушку:

– Конечно, доченька, заинька, солнышко моё! Я всегда рядышком, всегда слежу за тобой…

– Паучиха… – прошептала дурная, ошалело, невидяще таращась в стену.

Кара погладила её по волосам, разделила неаккуратно переплетённые пряди косы, пропустила шелковистые локоны сквозь пальцы.

– Я тоже соскучилась, доченька, тоже помнила, думала о тебе. Ни на секундочку не забывала!

– Ты знал! Ты ведь знал, что это она! – Талла попыталась извернуться, чтобы глянуть в глаза наёмнику, выплюнуть оскорбление, но не сумела.

– Не вини мальчика. Я запретила Верду называть моё имя. Даже намекать не велела. Разве ты пошла бы ко мне добровольно?

Верд едва на пол не сел в бессилии.

– Но ты ведь… Ты же сказала, что дурная обижена будет. Станет злиться, что ты бросила её, не пойдёт из зловредности, а не…

А дурная была напугана. Из страха бы она не пошла, предпочла бы остаться на дне Рогачки, лишь бы не оказаться в крепких объятиях женщины, которую Верд считал самой доброй и родной. Но, как говорится, кому мать… а кому и мачеха.

– Пусти, – хрипло попросила Талла.

– Не пущу. – Названая мать крепче прижала её, казалось, вот-вот выдавит воздух из лёгких упрямой девчонки.

– Пусти… Пусти! – закричала она, забилась птицей с подрезанными крыльями. – Не смей трогать меня, ты! Хватит! Отстань, отпусти меня наконец!

– Тш-ш-ш-ш!

– Верд!

– Тише, тише, хорошая моя…

– Верд, пожалуйста! Помоги мне! Верд!

И наёмник не выдержал. Сдался, шагнул помочь.

– Не лезь, – жёстко приказала Кара. – Девочка сама не ведает, что говорит. Давно не видела, забыла меня, напугалась. Не лезь.

– Напугалась?! Забыла?! Я прекрасно помню тебя и только поэтому в ужасе! Пусти меня! Пусти!

Точно бабочка запуталась в паутине. Волосы растрепались, налипли на лоб, закрыли перекошенное лицо, а вырваться – никак. Добродушная невысокая полнотелая женщина держала крепче стальных оков, не давая дурной шелохнуться.

Верд не хотел влезать. Приказали же… А он не привык нарушать приказы. Но когда Талла, нежная, растерянная, просила о помощи, разве мог он поступить иначе? Тело и разум рассорились, повернулись друг к дружке затылками, наплевав, что там творится у вечного врага.

Бить женщин – не дело. И уж точно не след обижать тех, кто когда-то спас его. Поэтому он мягко отстранил Кару, закрывая любимую колдунью. Но хозяйка отшатнулась так, точно её отбросил жестокий удар.

– Верд, ты же хороший мальчик! Делай, что матушка велит, не спорь!

Он надулся, как мальчишка, не желающий расставаться с притащенным с улицы грязным и непрестанно мяукающим котёнком.

– Прости, Кара. Дурной подумать надо, отдохнуть. Не пугай её.

– Ты… ослушался меня? Меня, Верд? Ту, которая срастила сломанное, собрала разбитое? Ту, что подарила тебе новую жизнь? – Колдунья то улыбалась, то хмурилась, не понимая, шутит ли любимый охотник.

А он придерживал плечи съёжившейся девушки, доверчиво прячущейся у него на груди… у него! У того, кто привёл её сюда, кто повинен в случившемся! И не мог ответить… Пока наёмник прокашливался, пытаясь нащупать верные слова, подал голос говорливый Санторий. И никогда прежде Верд не был так благодарен ему за умение влезть в разговор!

– Простите великодушно! Нас с прекрасной госпожой так и не представили, так позвольте мне всё же обратить внимание… – Он галантно облобызал узкую изящную ладонь Кары, с полнейшим восхищением рассматривая гладкую бледную кожу. – О великие Трое! Да вы прекрасны! Почему Верд, дурья его башка, не упомянул, в какой чудесный дом и к какой восхитительной прелестнице мы держим путь! Я Санторий, уважаемая. Санторий, служитель Трёх Богов. Но вижу, что скоро им придётся потесниться и пустить на пьедестал ещё одну богиню…

Ни одна женщина на белом свете, какой бы силой она ни владела, ещё не сумела устоять перед оружием, освоенным мужчинами лучше меча и топора: перед лестью. И Кара, умная, предусмотрительная, властная, прекрасно понимая, что приземистый лысоватый толстячок лишь отвлекает её, разгладила готовые появиться жёсткие морщинки у рта, точно белоснежную скатерть на стол кинула. И улыбнулась:

– Разве служителю пристало сравнивать земную красоту с божественным величием?