Дурман

Старуха словно ожила заново, почувствовав неожиданный прилив сил, вмиг, как рукой, сняло все боли в плечах и пояснице. „Сейчас! Сейчас! — подбадривала она себя в радостной тревоге, смешанной с неведомым до сих пор страхом. — Наконец-то и мне полегчает, а то и кусок в горло не идет, хоть высплюсь наконец спокойно! Скорее, скорее!.. Сказать ей? А, может, прямо пойти и нацедить вина? А вдруг Иван? Она совсем забыла о нем. В другой раз в кофейнях с утра до вечера пропадает, а сегодня, как назло, в хлеву застрял, особого приглашения ждет… И Пете тоже под ногами вертится… Ну с ним-то просто: она уведет его в комнату, займет чем-нибудь… Но вот Иван-то, Иван!“

Старой не терпелось покончить с этим делом поскорее, чтобы можно было, наконец, вздохнуть свободно, сбросить этот камень с груди… Вдруг она оживилась от пришедшей в голову счастливой мысли. Она пошлет Ивана по какому-нибудь делу, куда-нибудь подальше, чтобы она могла спокойно сделать свое дело… „Есть еще время, есть!“ — успокаивала она сама себя. Но ей уже не терпелось, она спешила, словно боялась опоздать… Столько дней ожидания, столько дней надежды, столько времени она следила за каждым ее шагом, за каждым ее вздохом, кашлем или чихом… И вот теперь, когда она уже было начала терять надежду…

Тошка суетилась около очага, раздувала огонь, подбрасывала щепки и сучья, готовилась к дневной работе. Свекровь следила за ней со спины и слегка покачивала головой. „Попалась наконец-то мне в лапы!“ Той, другой, крепкой, ненавистной Тошки уже не было. Перед ней была больная Тошка, которая скоро выпьет стакан вина с дурманом…

Старая не думала о последствиях. Впрочем, она уже все обдумала заранее за эти долгие месяцы и была абсолютно уверена, что все кончится благополучно. Придут соседи, удостоверятся, что умерла скоропостижно, как ходила, так и умерла, быстренько похоронят и дело с концом… На скольких похоронах была старая, и никогда не заходило разговору: как умер тот или этот. Умер, вот и все, так было богу угодно. Много всяких болезней на свете, откуда людям знать: здоров был человек или хворый. В прошлом году, когда Пеню Арабаджия помер, все диву дались. Такой был здоровила, богатырь да и только, не было человека, который бы не позавидовал его здоровью. Общее мнение было, что если не умрет от ножа или пули — всякое бывает — то жить ему не меньше ста лет. А оно вон как вышло… Поправлял колесо тележное, да так и остался на месте. Смотрят люди — лежит рядом мертвый и все… Но никто и слова не сказал, никто ни в чем не усомнился. Умер человек, что из того… И с Делей Пангалкиной такое же случилось. Днем опыляла анис, вечером слегла в постель, заохала и, пока сообразили, кончилась… И она была молодая и крепкая, как репка… Люди, может, и пошушукаются насчет Тошки, но о старой дурного слова не скажут, в этом она была уверена. Да и откуда таким словам пойти? Жили добром, в согласии, чего еще желать надо? Да и если и узнают про отраву, опять ничего. Ну, выпила яду, выпила, кто тут виноват? Мало ли люди травятся, и молодые и старые… Каждый сам своей жизни хозяин, разве остановишь? Ну, поинтересуются, почему, дескать, руки на себя наложила? Невмоготу жить стало или что? Ну, и пусть интересуются… Захотела и умерла. А почему да отчего, это она одна знает… Да у них в деревне очень-то и не копаются в таких делах. Враги да недруги пошипят немного, ну и пусть шипят, их дело. Ей бы только свое добро сохранить, а они пусть болтают, сколько хотят… Да нет, никто ни о чем не догадается. „Только бы дурман не подвел!“ — молилась старая в страхе и отчаянии.

Вошел Иван. Шерстяные онучи обрызганы грязью, на спине солома. Отряхнулся и сел к огню на низкий трехногий табурет.

— Нет ли чего пожевать? — обернулся он сначала к матери, а потом глянул на Тошку. Старая словно только сейчас его заметила, удивленно взглянула на него и заворчала:

— Ишь, сколько мусору в дом приволок, убирай за тобой, пойди отряхнись во дворе.

Иван осмотрелся:

— Две-три соломинки, не велика беда…

— Не велика беда! Для тебя, может, и не беда, а ты подумай об тех, кто должен за тобой убирать!.. — Старая повысила голос, явно показывая, что имеет в виду Тошку.

Чтобы Иван не подумал, что она пожаловалась свекрови, Тошка тихо заметила:

— Да ничего, мама, я сейчас подмету…

— Ничего! Как так ничего? — понизила старая тон и добавила уже совсем мягко: — Ну да ладно, дай ему чего-нибудь поесть, пусть идет по своим делам… А то, когда… — Старая хотела добавить, что в другой раз с раннего утра уже торчит в своих кофейнях, а когда ей не нужен и даже мешает, сидит дома, как назло, да еще и есть просит… Но вовремя осеклась и повернула совсем в другую сторону: … когда ты в такую рань есть просил…

— Да я вчера и не ужинал, оголодал, — начал оправдываться Иван.

— Шляйся побольше…

— Ну, завела… — перебил ее с досадой Иван. — Чем же мне заняться?