Дурман

Вне себя от радости, смущенно и растерянно улыбаясь, Тошка взяла ключ дрожащей рукой и пошла в кухню. Она не могла осмыслить, что произошло со старухой. Такая забота, такое доверие! Она сама спускается в подполье? Туда, куда был вход всем заказан!.. „Ну, ты смотри, что творится, — изумлялась Тошка. — Видно, верно говорят: старость не радость. Сегодня она тебе одно говорит, а завтра совсем другое на уме!“

Спустившись в подпол, она огляделась кругом, словно попала в сказочное подземное царство. „И почему она все это под ключом держала? — остановилась Тошка у подслеповатого оконца, прикрытого линялым мешком, — кого боялась? Хоть бы деньги, тогда понятно. Да какие у нее деньги?! Были бы деньги, не дрожала бы так над каждым грошом“. Но все же почему она закрывалась на ключ? Тошка снова осмотрелась, но ничего особенного не увидела. Видно было, что подпол выкопали уже после того, как дом был построен. Балки приколочены крепко, но несуразно. Снизу подбиты доски, чтобы прикрыть щели в полу. Сверху они гладко выструганы, а снизу походят на грубые, случайные заплаты. Но во всем чувствовалась хозяйская рука. Старый, видать, домовитый был человек. Все сделал своими руками. Его так в деревне и прозвали. „Мастер на все руки“.

Тошка медленно обшаривала кругом глазами, будто спустилась сюда впервые. Да, пожалуй, оно и так. Всегда, когда приходилось ей со старухой вместе спускатся в ее берлогу, та зорко следила за невесткой и не давала глазеть по сторонам. Поставь на место, что надо, и выметайся. А вот и бочонок. Какой маленький! Под краником на полу — глиняная миска. На донышке поблескивало несколько капелек вина, красного, как кровь. Тошка повернула краник, и в миску потекла тонкая неровная струйка: вина оставалось только на самом донышке. Наполнив миску, Тошка отпила немного, чтобы попробовать и не расплескать, поднимаясь по лесенке.

Войдя в кухню, она обернулась, чтобы поставить миску на деревянный топчан и пойти спросить, где черный перец, как вдруг заметила в дверях свекровь:

— Ну вот! — сказала та довольным тоном. — Выпей сейчас… сама увидишь, как сразу полегчает… вино силу дает…

— А перец у нас есть? — спросила Тошка с легкой улыбкой. Старая поняла смысл ее растерянности и с легким укором заметила: — Ничего, ничего, не стесняйся! Для здоровья можно и две чашки выпить… Ах ты, постой-ка, черный перец забыли… Иди принеси, в шкафчике там, в бумажку завернут… осталось немного, когда Иван пил вино с перцем…

Тошка пошла и снова усмехнулась: чуть было целую миску вина не выпила, стыд какой!.. Да еще на глазах у свекрови!

Когда она вышла из комнаты, старуха быстро вынула из-за пазухи флакончик с густой жидкостью и вылила ее в миску. Послышалось легкое бульканье, как последний хрип умирающего. Кончено! Руки у нее так и ходили ходуном, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, глаза виновато бегали по сторонам. Старуху шатало: она только одного боялась — как бы не было все напрасно. А ведь должно свершиться задуманное, должно во что бы то ни стало, а там будь что будет… один конец. Вот если придется ждать еще хотя бы день, старая не выдержит, с ума, наверно, сойдет от напряжения, от страха, или сердце разорвется… Понюхав пустой пузырек, она быстро сунула его за пазуху и направилась к двери. Но на пороге уже стояла Тошка. Сердце у старухи екнуло, как будто ее застали на месте преступления.

— Мама, это, да? — протянула Тошка свернутый пакетик.

— Да.

Старая хотела еще что-то добавить, но язык словно отнялся. Впервые за все это время, с тех пор как в голове ее созрел план убийства, она испугалась. Но всего на одно мгновение. Просто Тошка так неожиданно выросла перед ней…

Она прошла в комнату, взяла в руки прялку, снова уселась на обычном месте у окна и затаила дыхание. Сердце все еще колотилось. Удары его, словно молоточками, отдавались в висках. „Господи, помоги!“ — страстно и истово осенила она себя широким крестным знамением. По коже поползли мурашки. Ее била дрожь: не то от холода, не то от страха. „Только бы забрало… Только бы свалило ее, окаянную… Только бы не промахнуться…“ — шептала она, вперив лихорадочно блестевшие глаза в окошко. Почему-то ей казалось, что сейчас невестка выскочит из кухни во двор, поднимет крик. От дурмана иногда люди с ума сходят, а не умирают. В детстве, как она помнит, они гонялись друг за дружкой по улице и орали во все горло:

Дурман ела, дурман ела,
Потому и спятила!
Дурман ела, дурман ела,
Потому и спятила!

Старуха до боли стиснула ладони. „Ох, не дай бог, верно, спятит! Выбежит на улицу, заорет, люди сбегутся — что тогда…?!“