Дурак ты, Сидоров

— Мальчики, — захныкала Зойка. — Мне страшно. Я уже больше так не могу. Мне этот кошмарный мужик везде чудится. Даже на улицу лишний раз боюсь выходить. А сейчас расскажем, и все проблемы разом решатся.

— Значит, абсолютно все рассказывать? — никак не укладывалось такое в моей голове. — И про пятьдесят баксов?

— И про них, — кивнул Клим. — Врубись, в этой истории одно вытекает из другого. Ничего не выкинешь.

Я на секунду задумался. Собственно, мне-то что? Доллары я уже без остатка потратил. Значит, не отберут. А мужик этот мне самому сильно действовал на нервы. Сколько можно так жить? И я согласился:

— Ладно. Пошли.

Наша история произвела совершенно неизгладимое впечатление как на родителей, так и на завуча с директором. А Горбанюк вообще все время тихо бормотал себе под нос: «Вот ешкин кот». Значит, тоже впечатлился.

Правда, Ника вроде как сначала нам не поверил. Однако я выложил на директорский стол неопровержимые доказательства в виде фотографий мужика. Это завуча убедило. Потом наши предки долго вопили наперебой: мол, почему мы сразу им все откровенно не рассказали? Почему мы так им не доверяем и все от них скрываем? И, наконец, как мы не понимаем, что если бы сегодня, по счастливому стечению обстоятельств, все не вскрылось, эта история могла бы иметь для нас самые печальные последствия.

Тут в дело вступила Адаскина. Она закатила настоящую истерику, и все переключились на нее. Ника с родителями прыгали вокруг, а Макарка В.В. поил Зойку личным валокордином. Хоть раз в жизни от Адаскиной была какая-то польза.

Когда Зойка наконец перестала фонтанировать, родители насели на Макарку В.В. и потребовали, чтобы он вызвал милицию. Директор с изможденным видом начал звонить начальнику нашего отделения.

Объясняться Макарке пришлось очень долго. В результате через некоторое время после того, как он положил трубку, на пороге кабинета возник какой-то невыразительный хмырь в штатском. Назвавшись старшим лейтенантом Кнедликовым и предъявив в доказательство удостоверение, он потребовал, чтобы мы рассказали все по новой. «Сначала и до конца, по возможности, не упуская деталей».

Он внимательно выслушал нас, изучил фотографии и обратился к Будке:

— Значит, пацан, говоришь, тебя этот мужик не знает?

— Не-а, — подтвердил Будка. — Я вообще, когда все у них вышло, еще под Саратовом находился. В снегах.

— Неважно, — перебил старший лейтенант Кнедликов. — Главное, что ты не интересуешь подозреваемого. Пошли. Выйдем к воротам. Если он еще там, опознаешь.

Они удалились. А нам велели сидеть в кабинете директора и дожидаться результатов. У лейтенанта могли возникнуть новые вопросы.

Минут двадцать спустя в кабинет ворвался Будка.

— Поймали! — грянул с порога он. — Уже в наручниках. Ща допрашивать будут.

— Где? — опрокидывая стулья, повскакивали с мест мы.

— У Ники в кабинете, — пояснил Будка. — Только пока не ходите. Все равно не пустят. Лейтенант сказал: «Вызову после».

У Зойки затряслись губы.

— Это что же? Нам опознавать его придется? Я боюсь.

— Ну, Адаскина, надоела ты мне до черта! — не выдержал я. — Вбей в свою идиотскую башку: тебе никого опознавать не придется. Ты ведь этого мужика ни разу не видела.

И что вы думаете? Все родители тут же бросились защищать от меня Адаскину. А мой предок вообще заявил:

— Прекрати расстраивать мать!

Хотя я так и не просек, при чем тут моя мама? Можно подумать, Адаскина — ее дочь!

Потом в директорский кабинет вернулся старший лейтенант Кнедликов.

— Интересная ситуация получается, — озадаченно произнес он. — Согласно показаниям этого Пескова, он — муж вашей учительницы. И гражданка Пескова факт замужества подтверждает. Они говорят, что просто поругались.

— О чем вы? — устало выдохнул Макарка В.В.

— Я по части подозреваемого, — продолжал Кнедликов. — Может, ребята, которые его видели, сходят на опознание?

— Тогда лучше всего это сделать мне, — я мигом поднялся со стула.

Но мать, преградив мне путь к Кнедликову собственным телом, крикнула:

— Не пущу!

— Да ведь мы с ним больше всех общались, — я попробовал воззвать к ее сознанию.

Тут в дело снова вмешался отец:

— Садись и не смей расстраивать маму!

И что его с этим расстройством второй день заело?

— Да вы не волнуйтесь, граждане родители, — обратился к моим предкам Кнедликов. — Мы проведем опознание осторожно. Подозреваемый даже не увидит вашего сына.

— Вот видишь, мама, — заорал я.

— Мы вместе пойдем, — сказал Клим.

Тут встал на уши Климов предок. Теребя бородку, он строго осведомился у Кнедликова:

— Зачем вы подвергаете опасности детей?

— Так ведь задержание произведено согласно их заявлению, — указал на нас лейтенант. — Другими свидетелями мы не располагаем.

Услыхав это, Адаскина завыла:

— Станисла-ав Климентьевич, Елена Матвеевна, ну, пожалуйста, разрешите им. Иначе бандита отпустят.

— Вы гарантируете, что преступник их не увидит? — поинтересовался предок Клима.

— На все сто, — заверил лейтенант.

— Тогда я не возражаю, — сдался Круглов-старший.

Моя мать всхлипнула, но возражать ей было уже неудобно. Иначе бы вышло, что Клим пускай пропадает, а мне нельзя.