Дубовый листок

— На Волынь теперь не проехать, и все письма, говорят, застревают на границе.

И все же я был рад, что они уехали. Положение Варшавы с каждой минутой становилось серьезней.

Через несколько дней наши отступили под Прагу, и Варшава заволновалась. Несмотря на то, что город с раннего утра содрогался от орудийных залпов, все крыши, балконы и башни были усеяны людьми, как в день коронации.

На башне Королевского замка, куда пробрался и я, были военные и «сливки общества». Внимание мое привлек юркий молодой пан с подзорной трубой и записной книжкой. Он уверял публику,

что россияне уже наполовину разбиты, и это, по его мнению, было вполне естественным, так как всему миру известно, что они необычайно трусливы.

— Именно поэтому в русской армии при каждом корпусе имеются казаки, они сдерживают москалей от бегства с полей сражения, — объяснил он.

— Как же русские, в таком случае, победили Наполеона. и как они оказались под Варшавой? Вы не делаете чести польским солдатам, распространяя подобные небылицы.

— Ах, скажите! — воскликнул болтун. — Какого высокого мнения вы о москалях! Уж не имеете ли вы среди них друзей?

— Имею! — заявил я. — Все декабристы — польские друзья. Чем болтать чепуху, пошли бы и записались в полк «Варшавских юношей». Вон какой вы большой и здоровый!

В публике послышался смех.

— Я журналист, и у меня есть свое дело, — отвечал он.

— Жалею вашу газету!

— Как вы смеете! — Он схватился за пистолет.

— Спрячьте! — сказал я. — Кровь моя принадлежит отчизне, а не болтунам. И запомните: польское и российское войска обучены одинаково, и в лице россиян мы имеем равного врага.

Наши победы под Сточеком и Новой Весью — примеры величайшей доблести, а не пустяковый набег на трусов, которые бросаются в бегство от первого выстрела.

— Правильно, правильно! — послышалось в публике. И его так застыдили, что он поспешно ретировался. — Не думайте, что я это забуду! — крикнул он издали и торопливо записал что-то в свою дурацкую книжечку.

Я протиснулся к перилам. День был тихий и ясный, совсем такой, как недавно под Сточеком. Поле блестело разноцветными искрами — за ночь выпал хороший снег. Шел перекрестный огонь,

и он был так част, что сливался в безостановочный гул. Время от времени его перекрывали орудийные залпы, и тогда облака дыма застигали поле.

Войска двигались стройными колоннами, порой от них отрывались всадники и мчались в разных направлениях. С пригорка галопом съезжала артиллерия, стремясь на новую позицию.

Отсюда, с башни, война открывалась, как великолепная панорама, и, казалось, никто из зрителей не задумывался над тем, что там происходит избиение человечества.

Мне вдруг опротивело это зрелище и все, кто пришел сюда полюбоваться им… Я спустился с башни и быстро пошел к Пражскому мосту. Я должен был находиться где-то поблизости от войска, помогать отчизне по мере сил.

Уже около моста я встретил носилки с каким-то офицером. Лицо у него было совершенно синее. Поверх шинели лежала его левая рука. Так могло быть недавно и со мной…

На мосту было много народу. Раненых несли и везли. Несколько ядер с шипеньем пронеслось над Прагой и упало в Вислу, недалеко от моста.

— С нами пан бог! — сказал какой-то обыватель и перекрестился.

— Р-расступись! — закричали впереди.

Толпа раздалась. Солдаты несли кого-то на косах.

На нем был синий партикулярный сюртук… Он был жив, лежал на спине, скрестив руки, и смотрел в небо строгими глазами. Седая прядь упала на лоб.

— Пан Хлопицкий! — закричал я в отчаянии, бросаясь вдогонку.

Я бежал рядом, и он скосил глаза в мою сторону, узнал… Где-то у поворота носилки приостановились. Я наклонился и услышал:

— К сожалению, жив… все еще жив…

Губы его были почти белыми. И вдруг страшный стон вырвался из груди пана Хлопицкого:

— Мальчик! Я не хотел быть свидетелем нового поражения!

Он закрыл глаза. И я понял его двойные страдания!

У Хлопицкого были повреждены ноги. Я проводил его до лазарета и возвратился на Пражский мост. Пройти туда было очень трудно. Наши войска отступали к берегу Вислы — в Варшаву.

Кавалерия смешалась с пе хотой и обозами. Все старались пройти на мост и давили друг друга. Многие пехотинцы прыгали в Вислу, но лед был тонок, и они проваливались.

Я спустился к самому берегу, отыскал какой-то багор и вместе с несколькими обывателями помогал солдатам выбираться на берег.

До глубокой ночи шум отступающей армии наполнял Прагу. Солдаты, миновав мост, бежали в разные стороны.

Глава 15

После Гроховского сражения князь Радзивилл отказался от командования, а на его место вступил Ян Скшинецкий. Он сразу же начал формировать новую армию. Но меня это не коснулось.

Я выписался из госпиталя и явился в управление за номинацией[31], имея при себе записку генерала Дверницкого. Здесь я узнал, что мой корпус находится в Люблине, где уже утверждена новая

— революционная администрация. Однако меня предупредили, что дорога туда засорена неприятелем и нужно быть поосторожнее.