Читаем Дубовый листок полностью

Над толпой колыхались знамена и стяги. Я запомнил один красный с огромной белой надписью: «Мы, демократы, перед лицом бога и людей заявляем, что ничего не имеем к российскому народу! Мы боремся только против самодержавия!»

Процессия повернула в Подвалье, к греко-российской каплице, где должны были служить торжественную панихиду по повешенным декабристам. И вот снова команда: «На плечо!» — и наш батальон с музыкой вышел на Краковское предместье.

<p>Глава 14</p>

Зима была на редкость скверная: настоящих морозов не видели даже в праздник божьего нарождения, в январе то и дело случались оттепели, а накануне нашего выступления прошел проливной дождь.

Поля и дороги стояли в воде, лед на Висле тоже был покрыт водой, а мелкие реки вскрылись. Это, однако, не влияло на наше настроение.

Песни, полные пыла и надежд отстоять независимость отчизны, оглашали польскую землю.

Пошел наш Косцюшко защищать польский край,

А ты ему, саблица, полонез играй!

Пошел наш Косцюшко в великий поход,

А за ним, верный сердцем, пошел весь народ!

Пошел наш Косцюшко в шесть тысяч пар,

И на троне своем задрожал русский царь!

С генералом Дверницким в Варшаве мы не встречались; он с утра до ночи был занят организацией народного ополчения и догнал нас во Мнишеве.

Предупредив, что сегодня же начнется переправа корпуса, он отправился к Висле.

Мы смотрели, как генерал сошел с коня и, взяв нескольких солдат с секирами и ломами, спустился к реке. Толпившиеся на берегу обыватели уверяли, что перейти по льду теперь невозможно.

Генерал шел впереди. Вода была ему по колена. Он взял у одного из сопровождавших его солдат лом и, постучав по льду, приказал долбить.

— Неужели не мог послать молодых офицеров? — удивился кто-то из новобранцев.

— Молодых! — отозвался пожилой усач. — Молодые офицеры, дай бог им здоровья, еще, может, и на переправах не бывали!

А наш генерал в таких делах обходится без помощников. Он сам все должен проверить. Переправлять корпус — не шуточное дело!

— Да он же, гляди, старый. Зачем ему ноги мочить в ледяной воде. Надо бы его поберечь, а он сам…

— Какой тебе старый! Наш генерал десятерых таких, как ты, за пояс заткнет!

Генерал тем временем шел и шел, показывая солдатам, где долбить.

Должно быть, это была мудреная штука — прорубать лед через слой воды, а еще мудреней измерять его толщину. Генерал измерял сам.

Вот он вышел на противоположный берег и, пройдя с версту вверх по течению, снова спустился к реке и пошел обратно, все так же пробуя лед. Он двигался прямо на нашу роту.

Подойдя к берегу, который был в этом месте очень крут, генерал крикнул:

— А ну, дети, кто-нибудь помогите выбраться.

Чуть не вся рота кинулась под откос, но я оказался проворнее других и, зацепившись за куст, протянул ему руку.

— Спасибо, — сказал мне Дверницкий, отряхиваясь от снега, и тотчас повернулся к остальным, поблагодарил и их.

Он был несколько выше среднего роста, дородный, с сильной проседью. Из его сапог лилась вода. Подвели коня. Легко, как юноша, Дверницкий прыгнул в седло и поехал к своей кавалерии.

— Молодец наш генерал! — говорили солдаты, глядя ему вслед.

Я был в восторге оттого, что мне довелось подержать его большую сильную руку, и от непривычного обращения «дети».

Не прошло и часа, а кавалеристы начали переправу. Шли они пешком, держа коней в поводу. Наша очередь пришла к вечеру, когда стало примораживать. Однако и нам приказали идти на дистанциях и не в ногу.

Хлюпая по воде, солдаты шутили, смеялись. На другом берегу нас встречал штаб-офицер:

— Ну как, перемерзли?

— Никак нет! — хором отвечали солдаты.

Мы пошли форсированным маршем на Рембков, где наши квартирьеры уже позаботились о хорошей ночевке.

Все высушились и хорошо отдохнули, а утром выстроились вокруг небольшого холма послушать речь генерала.

— Дети! Знаю, вам не терпится встретиться с врагом и показать, что значит с недобрыми мыслями ходить по чужой земле. Обещаю завтра серьезный бой. Навстречу идет отряд генерала Гейсмара.

Недавно он отличился в войне с турками, но, уверен, — каждый из вас достоин такого врага. Оправдайте же доверие Народного Жонда. Он поручил нашему корпусу нанести неприятелю первый удар.

Да здравствует наша Отчизна!

Мы отвечали восторженным «виват!». Перекаты его схватывало эхо. Построившись в походный порядок, с песнями двинулись по проселочной дороге. На другой день петь запретили — шли мы лесом.

В этих местах можно было ежеминутно повстречаться с врагом.

Сточек! Как сейчас вижу это местечко на бергу Свидера: рассыпавшиеся по холмам домики с красными черепичными крышами, а за Сточеком — широкое поле,

пересеченное двумя дорогами, уходящими в лес. Там я получил боевое крещение!

Мы пришли туда на заре и тотчас расположились на биваке, вокруг одного из взгорков. Солдаты рассыпались в стороны, подносили дрова и воду, разжигали костры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза