Друзья и недруги. Том 2

– Перестань, Беатрис! Я не исчадие ада, кем представляюсь тебе в эту минуту. Ты утверждаешь, что я не умею любить. А ты умеешь? Ты видела меня таким, какой я есть, с первого дня нашего знакомства. Я не пытался казаться лучше, не лицемерил, как твой дядюшка Гесберт. Да, я не посвящал тебя в свои дела, но и не лгал тебе. Вот ты узнала обо мне чуть больше, чем знала, но и только. Почему же ты смотришь на меня с таким отвращением, словно я на твоих глазах покрылся чешуей? Ты сотню раз уверяла, что любишь меня, и где же твоя любовь? – подавшись вперед, Гай сказал мне в лицо: – Когда любят, Беатрис, принимают любимого целиком, со всеми достоинствами и пороками, на что ты оказалась неспособна. Придумала себе некий возвышенный образ и пыталась напялить его на меня, как наряд, сшитый по чужим меркам, а когда не сумела, впала в уныние, доведя себя до чахотки. Так что ты была права, сказав в трапезной, что мы стоим друг друга.

Горечь в голосе Гая разрушила защитную стену недавно обретенного мной безразличия. Его слова обо мне были безжалостны, но справедливы. Разве я не была свидетельницей грубости, с которой он разговаривал с леди Марианной, узнав, что она вручила награду лорду Шервуда? Была, поразилась этой грубости, но почему-то меня не осенило, что однажды он может быть грубым и со мной. Разве я не видела, что Гай был влюблен в леди Марианну? Видела, конечно, но предпочла закрыть на это глаза, дать себя разуверить, лишь бы выйти за него замуж. Гай прав: я любила не его. В розовых грезах юности, в мечтах о любви я придумала образ идеального рыцаря, а мужественный облик Гая так подошел к этому образу, что я влюбилась не зная в кого. Настоящий Гай был жестоким, злопамятным, коварным, но при всех этих свойствах нуждался в любви ничуть не меньше, чем я. Мое сердце представлялось мне разбитым, но и сердце Гая так же было разбито, и не мной, не леди Марианной, а им самим. Меня пронзила острая жалость к нему. Он говорил, что ошибался в себе, а не во мне, когда выбрал меня в супруги, но это было не так. Во мне он тоже ошибся. Ему следовало жениться на девушке с более здравым смыслом, чем я.

Гай поднялся с кресла, собираясь уйти. Я помешала, подошла к нему вплотную и положила ладонь ему на грудь, там, где билось сердце, истерзанное ненавистью и жаждой любви. Гай усмехнулся и, накрыв ладонью мою руку, сказал:

– Поздно, Беа. После взятия Ричардом Ноттингема, когда я открыл тебе душу, из нашего брака еще могло что-то получиться. Я просил тебя смириться, поладить со мной, но ты и пытаться не стала. А теперь уже поздно.

Его голос не был жестким, напротив, он звучал мягко, непривычно мягко для меня, и я ответила со всей прямотой:

– Ты прав, Гай, поздно. И не только потому, что у тебя давно пропало желание считать меня своей супругой. Мне осталось очень недолго жить. По словам графа Роберта, чахотка съела мои легкие.

Рука Гая, лежавшая на моей ладони, едва заметно дрогнула, но голос остался спокойным:

– Робин сведущ в медицине и вряд ли ошибся. Мне жаль, Беа. Я могу что-то сделать для тебя?

Не дав воли подступившим слезам, я кивнула:

– Да, у меня есть к тебе три просьбы.

– Какие?

– Я хотела бы перед смертью проститься с Брайаном.

– Я пошлю за ним. Что еще?

– Не сочти мое желание глупостью, но я хочу быть погребенной в платье, в котором венчалась с тобой.

Глаза Гая на миг опечалились, он почти ласково привлек меня к себе и поцеловал в лоб.

– Я прослежу, чтобы тебя нарядили именно в него. В чем заключается твоя третья просьба?

– Прошу тебя, будь помягче с Лайонелом! Он любит тебя, но боится. Ему будет очень одиноко первое время, Гай!

Он с досадой поморщился и передернул плечами:

– Беа, я не понимаю, о какой особенной мягкости ты меня просишь. Лайонел – мальчик, с годами станет мужчиной, и воспитание он должен получить мужское. Ты ведь не хочешь, чтобы он был похож на робкую девицу, которую сильно напоминает сейчас?

Не зная, как объяснить ему, я спросила:

– Скажи, ты любил своего отца?

Гай задумался, покривил губы и честно ответил:

– Нет, Беа. Я уважал его и боялся, но не любил. Отец не нуждался в моей любви. Когда он погиб, я почувствовал страх перед неизвестностью, ждавшей меня, но не скорбь.

Его ответ показал мне со всей очевидностью, что объяснить, чего именно я прошу для сына, не удастся. Бедному Лайонелу придется выживать самому, без ласки и любящего участия.

Глухую тишину ночи нарушил удар колокола, за ним последовал новый, потом колокольный звон раздался с другой стороны, а еще через несколько минут колокола зазвонили повсюду.

– Что это?!

Отпустив мои руки, Гай выглянул в окно, но ничего не увидел. Да и что можно было разглядеть в ночной темноте? Я подошла к нему, встала рядом, и он сам не заметил, как положил ладонь на мое плечо. Мы слушали звон колоколов, и меня озарило:

– Король! Гай, король Ричард умер!

– Почему ты так думаешь? – спросил Гай, посмотрев на меня.