Друзья и недруги. Том 2

– Она!.. – тихо и жарко выдохнула Джоанна и мечтательно улыбнулась. Ее лицо просветлело, глаза затуманились, словно ей открылось чудесное видение. – Она обращалась с нами как с равными, не снисходя, а возвышая до себя. Разговаривать с ней было счастьем, слушать ее – блаженством, служить ей – честью. С какой заботой она относилась к тем, кто просил ее как целительницу о помощи! Когда она гостила здесь, неизменно находила время для всех, кто в ней нуждался. Сэр Гай, однажды застав ее за лечением, разгневался на ратника, чью рану она перевязывала. Леди Марианна вступилась, и сэр Гай никогда больше ни словом не пенял никому из челяди или дружины за обращение к ней, лишь приказал не утомлять ее, не докучать чрезмерно. Да, мы очень ждали ее!

– А когда вместо нее появилась я, каждый из вас исподволь сравнивал меня с ней, и не в мою пользу. Верно?

– Что никоим образом не умаляет почтения к вам, – учтиво сказала Джоанна. – Она и вы очень разные, но вы неизменно оставались для нас милостивой и доброй госпожой!

Печально усмехнувшись, я покачала головой, отвергая ее великодушие:

– Не надо, Джоанна. Я не была ни доброй, ни милостивой, и кому, как не тебе, это знать!

– Вы были в своем праве, – вздохнула Джоанна, – изрядно претерпев от холодности сэра Гая, а я в числе прочих тому способствовала, пусть и не желая вам зла.

Выходит, я всем здесь казалась ненужной, и впрямь занявшей не свое место… Но, войди леди Марианна в этот замок госпожой и супругой Гая, неужто он думал, что она стерпит то, с чем я была вынуждена смириться? Его неверность в первую очередь? Я спросила Джоанну, что она думает по этому поводу, и увидела, что ей очень не хочется отвечать. Поняв, что она опасается ранить меня, я подбодрила ее улыбкой:

– Я ведь сказала: ты не причинишь мне боли. Она исчерпана до донышка, наконец-то!

Не знаю, поверила мне Джоанна или нет, но в ее глазах отразились печаль и сочувствие.

– Сэр Гай был твердо намерен хранить леди Марианне верность, – ответила она. – Даже когда она носила бы дитя! Так он сказал, и выражение его глаз, лица, сам его голос – все свидетельствовало о том, что он свято верит в свои слова и не отступит от них ни на шаг.

– Сказал кому?

– Мне, например. Подчас сэр Гай снисходил до откровенных бесед со мной, поверяя мысли и открывая душу.

Я не удержалась от смешка:

– У моего супруга, оказывается, есть душа? Вот уж в чем бы заподозрила его в самую последнюю очередь!

Поймав мой взгляд, Джоанна усмехнулась:

– Мне понятно ваше удивление, госпожа. За годы, проведенные в этом замке, я познала сэра Гая до самых кончиков его ногтей и говорю не о теле. Он очень тяжелый человек, может быть крайне жестоким. Вы многого не видели, госпожа, не знаете, к примеру, с какой беспощадностью он расправляется с отступниками. А мне довелось повидать! Всем было приказано смотреть для урока, не мне одной. Да, я хорошо знаю злую часть сэра Гая, но знаю и добрую. У него есть душа.

Глядя на ее порозовевшее лицо, я вдруг поняла:

– Ты любишь его! За что, Джоанна?

Она растерялась, смутилась, но, видя, что я продолжаю смотреть на нее спокойно, без тени ревности или возмущения, заговорила:

– Мне только-только минуло четырнадцать лет, я воспитывалась в приюте, которому покровительствовал лорд Гесберт. Путь из приюта был один – в монастырь, а я изнывала при мысли о монашеской стезе, не чувствуя к ней призвания. Умываясь, подолгу смотрела в воду, любуясь своим отражением, не вспоминая, что тщеславие наказуемо. И вот лорд Гесберт пожелал, чтобы я прислуживала за столом ему и его гостям. Эти пирушки… Для выбранной лордом Гесбертом воспитанницы они заканчивались муками и позором на всю оставшуюся жизнь. Сэр Гай, гостивший в те дни в Герефорде, избавил меня от этой жалкой доли. Я стала его любовницей и – великодушно простите меня, госпожа! – остаюсь ею и по сию пору. Кто-то сочтет мою участь незавидной, но, поверьте, она много лучше той, что меня едва не постигла.

– Стать на вечер забавой для лорда Гесберта и его гостей, а потом? Ведь ты обмолвилась обо всей жизни, не об одном вечере! – спросила я, решив идти до конца и узнать всю правду о том, кто был моим дядей и кого у меня больше не поворачивался язык так называть.

Губы Джоанны приоткрылись и через мгновение плотно сомкнулись. Она решительно покачала головой:

– Мои уста запечатаны клятвой, принесенной на распятии, госпожа. Женщина, которой я поклялась молчать, скорее всего скончалась. Она и тогда была преклонного возраста, но жива она сейчас или нет, точно мне не известно. Значит, моя клятва остается в силе.

– Ладно, – сдалась я. – Скажи только одно: то, что ты хранишь в молчании, ужасно?

Джоанна невесело усмехнулась:

– Ужасно? Такой участи не пожелаешь ни одной женщине.

– Зачем же лорд Гесберт так поступал с девушками, которым должен был покровительствовать, а на деле, выходит, губил?!