Драгоценная ночь

Но в итоге пришла к выводу, что бессмысленно делать вид, будто они просто отправились в воскресное путешествие за город.

– Как его имя? – спросила она.

Пальцы Блэйка сжались на руле.

– Айзек Випани.

Эва нахмурилась:

– Необычное имя.

– Он новозеландец. Его отец был маори. Умер, когда он был мальчишкой.

– Да, но ты же сказал, вы служили вместе?

Блэйк кивнул:

– Его перевели к нам из новозеландского корпуса после того, как он женился на английской девушке.

– Сколько ему было лет?

– Двадцать девять.

Эва чуть не спросила, как он умер, но какое это имело значение? Человека не стало. Молодого человека. Солдата.

– У них остались дети?

– Двое.

Лицо Блэйка мрачнело на глазах, и она не смела спрашивать дальше. Она хотела, чтобы их отношения позволяли ей в подобной ситуации просто положить руку на его колено и утешить его. Конечно, за последние несколько дней они стали друг другу ближе, но разве можно сравнить четыре дня и ночи секса с потерей друга?

В своем черном костюме, и столь же мрачном расположении духа, он казался ей, столь недосягаемым, что она и не думала бы пытаться.

* * *

Они едва не опоздали, но подъехали как раз вовремя. Блэйк оставил ее в пабе напротив церкви, в которой проходила церемония. Она сидела в уютной будке, грея руки о чашку с кофе и глядя на серый день сквозь промокшее от дождя окно.

К счастью для нее, Джоанна включила в ее гардероб вещи, необходимые в конце индейского лета, которое рано или поздно заканчивалось всегда. Черные джинсы и шерстяное пальто были большие, но выручал пояс, а вязаная шапочка, скрывавшая ее волосы и сдвинутая набок, как берет, придавала ее облику немалую долю стиля.

Внутри было слишком темно для солнечных очков, однако Эва не ощущала на себе чьего-либо внимания.

Полчаса спустя, начиная вторую чашку кофе, Эва увидела за церковной оградой процессию из шестерых солдат, которые несли на плечах гроб, накрытый британским флагом, по направлению к кладбищу. Женщина, одетая в черное, и два маленьких мальчика, державшие ее за руки, следовали за ними. Затем шли остальные люди, скорбно и тихо, чуть поодаль. Многие в форме. Но многие и в штатском.

Эва хорошо видела все, что происходит за оградой. Процессия остановилась на поляне, граничащей с другими могилами. Неподалеку высился холм свежевырытой земли. Она знала, что ей не стоит смотреть. Что это не спектакль, и смотреть туда не стоило. Но при виде этих двух мальчиков сердце ее разрывалось. Воздух в ее легких словно потяжелел, и отвернуться она не могла.

Глазами она искала Блэйка. Она ощущала потребность найти его в толпе. Увидеть его, убедиться, что с ним все в порядке. Она стала паниковать, не сумев разглядеть его, и глаза ее блуждали сквозь толпу все с большим отчаянием. И вдруг она увидела его – мрачного, в группе таких же мрачных мужчин, как он, большинство которых были в мундирах и держались одной группой, – и вздохнула с облегчением.

Громкий крик разрезал тяжелый воздух подобно удару плети, и Эва вздрогнула от неожиданности. Крик донесся со стороны кладбища, и глаза ее метнулись туда.

Кричал мужчина. И это был воинский крик. Призыв к оружию. Он с легкостью пробился сквозь четырехсотлетнюю каменную стену паба и теперь, несомненно, раскатывался по всей главной улице, о чем свидетельствовали лица выглядывавших из окон людей.

Она повернулась к церкви и заметила дюжину солдат в униформе цвета хаки, шедших в две шеренги один за другим строевым шагом, немного согнув колени и держа перед собой винтовки. Они шли в направлении гроба, стоявшего у края ямы. При этом они что-то выкрикивали и корчили лица. Затем все приобрело более организованный вид. Мужчины запели хором, принялись одновременно топать ногами и стучать себя ладонями в грудь, подходя к гробу все ближе.

Эва узнала в этих движениях ритуальный танец, который несколько лет назад видела в исполнении новозеландской команды на Кубке мира по регби. Мужчины окружили гроб. Их раскатистые, громкие крики продолжали сотрясать деревню, и Эва почувствовала, как глаза ее наполнились слезами, а по спине поползли мурашки.

Это выглядело грубо и примитивно, и в каждом звуке чувствовалась глубокая скорбь. Она не могла припомнить ничего столь же дикого и прекрасного.

Все закончилось так же неожиданно, как началось. Сердитые крики стихли, и некоторое время слышался только стук капель дождя. Затем, один за другим, солдаты выпрямились и медленно двинулись в обратном направлении, не сводя глаз с гроба. Они отдали последнюю дань уважения собрату по оружию.

– Какая жалость, не правда ли?

Эва повернулась на голос за ее спиной. Женщина за барной стойкой забирала со стола ее пустую чашку. Она протягивала ей коробочку носовых платков, и Эва вдруг поняла: все ее лицо мокрое.

– Спасибо, – сказала она, взяв пару салфеток и промокнув слезы.

– Такая милая семья. Дженни, вдова… Она выросла здесь. Ходила в школу на этой улице, – продолжала пожилая женщина, вытирая стол Эвы. – Они венчались в этой церкви.

Она покачала головой, засовывая тряпку в карман передника.