Читаем Досужие размышления досужего человека полностью

В те дни я рвался поделиться с миром плодами своих размышлений, искал трибуну, с которой светоч моей мудрости освещал бы путь народам. Это стремление привело меня к мрачной двери на Чекер-стрит в Сент-Люке, за которой каждую пятницу заседал конклав юных и не слишком (хотя уж эти-то могли бы найти себе другое занятие) философов, решавший вопросы вселенской важности.

Полное членство в клубе обходилось в десять шиллингов шесть пенсов в год – поистине свет не знал такой умеренности. Джентльмены, «чья задолженность по уплате взносов превышала три месяца», согласно параграфу семь устава, лишались права голоса. Мы назвали свой клуб «Мятежный буревестник», и под приветливой сенью его крыл я два года неустанно трудился над усовершенствованием человеческой породы, пока наш казначей – честный малый, ярый противник косности – не подался на Восток, оставив финансовый отчет, свидетельствовавший, что клуб должен сорок два фунта пятнадцать шиллингов четыре пенса, а взносы за текущий год в сумме тридцати девяти фунтов уплыли в неизвестном направлении. Вслед за этим квартирный хозяин конфисковал нашу мебель, предложив вернуть ее нам за пятнадцать фунтов. Члены клуба сочли цену неприемлемой и предложили квартирному хозяину пять.

Торг завершился отборной бранью, после чего «Мятежный буревестник» распался и никогда более не реял над бурными водами, исследуя пространство человеческой души.

Сегодня, слушая иных реформаторов, я не могу удержаться от снисходительной улыбки. Я вспоминаю, какие события вершились в те времена на Чекер-стрит, когда вкусы в литературе определяла миссис Гранди [17] , а английская домохозяйка считалась законодательницей современного искусства.

Мне говорили, что нынче широко обсуждается упразднение палаты лордов. «Мятежный буревестник» упразднил аристократию и монархию за вечер, прервавшись лишь для того, чтобы учредить комитет, которому было поручено подготовить к следующей пятнице проект республиканской конституции.

Реформаторы толкуют о запрете так называемых салонов… Восемнадцать лет назад мы закрыли двери всех лондонских мюзик-холлов двадцатью девятью голосами против семнадцати.

Их споры являют собой пример спокойного достоинства и продуманной аргументации, мы же всегда полагали, что такие забавы – помеха демократии и прогрессу.

Я встретил автора осуждающей резолюции в старом добром варьете «Павильон» на следующий вечер после ее принятия, и мы продолжили обсуждение за бутылочкой светлого пива. В защиту своей аргументации он настаивал, чтобы я дослушал до конца все три номера в жанре «лайон-комик» [18] . Я весьма успешно парировал выпад, обратив внимание оппонента на выступление танцовщицы в синем трико с соломенно-желтыми волосами. Хотя я забыл имя девушки, ее красота и грация никогда не померкнут в моей памяти. Разве можно сравнить артистов тех времен с нынешними! Сейчас девушки в синем трико то и дело мелькают передо мной, но куда делось былое волнение? Где вы, чаровницы двадцатилетней давности? Я мечтал о вас целую неделю, дожидаясь выходных, мечтал коснуться нежной белой ручки и почитал райским блаженством запечатлеть поцелуй на алых устах. Только вчера я узнал, что сын моего старинного приятеля тайно женился на девушке из кордебалета. «Бедняга!» – воскликнул я, а в те времена первым делом подумал бы: «Вот счастливчик! И как ему удалось завоевать ее сердце?»

В те времена танцовщицы представлялись мне ангелами. Кто усомнился бы в этом, взирая на них с дешевых мест партера? Они порхали по сцене, чтобы обеспечить мать-старушку и заплатить за учебу младшего братца. Двадцать лет назад мне хотелось боготворить их. А сейчас?

Есть старая пословица. Глаза молодых смотрят на жизнь сквозь розовое стекло, глаза пожилых – сквозь мутные очки. Мои подружки с соломенно-желтыми волосами уже не кажутся мне ангелами, однако они и не отъявленные грешницы, как считают некоторые. Под ангельскими перышками – обычные женщины, клубок слабостей и безрассудств, нежности и силы. Говорят, ты красишь лицо и волосы; следы от краски остаются на подушке. Но разве мы не занимаемся тем же, примеривая добродетели, которыми не обладаем? Когда смоются румяна и пудра, еще посмотрим, сестра, кто из нас двоих окажется достоин презрения.

Прости меня, великодушный читатель, за то, что отвлекся, – а всё они, девушки из варьете. Я рассказывал о «Мятежном буревестнике», о задуманных нами преобразованиях. Мы упразднили смертную казнь и войну. Под нашим натиском – с преимуществом в двенадцать голосов – не устояли ни Рождество, ни банковские праздники. Все, что выносили на обсуждение, неизменно упразднялось. Боюсь, на свете осталось мало того, что мы не тронули.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза