Дорога, которой нет

Водитель, который тоже сильно переживал за судьбу пациента, позвал его перевести дух в пышечной через дорогу. Там не жалели сахарной пудры и вообще было очень вкусно, но после реанимационных мероприятий у Тимура не было сил никуда идти.

Водитель убежал, обещав принести ему пару пышек, а Тимур упал на скамейку возле приемного покоя и закрыл глаза. Немножко позлился на придурков-родственников, вынудивших их с дедом на такое рискованное путешествие, ибо по всем медицинским показаниям ему было гораздо безопаснее оставаться в их, как выразились любящие потомки, «занюханной» больнице, чем полтора часа трястись в прогрессивное учреждение по раздолбанным дорогам. Несколько минут Тимур призывал на их головы всяческие кары, но усталость и хорошая погода быстро его умиротворили.

Он сидел зажмурившись, как в детстве, когда чувствовал на щеках тепло солнечных лучей, и представлял, что это его так с неба целует мама.

Где-то вдалеке то ли пронесся мотоцикл, то ли прогудел шмель, в теплом воздухе пахло сиренью и травой, в общем, наступало лето. Кто-то подошел легкими шагами, скамейка скрипнула.

– Привет, Тимур, – раздался негромкий голос.

Тимур приоткрыл один глаз:

– Кира?

– Привет, – она вытянула длинные ноги и тоже запрокинула лицо навстречу солнцу.

– Какими судьбами?

– Такими же, как и ты. Больного привезли.

– Тяжелый?

– Не, аппендицит. Правда, говорят, сегодня хирург злой, так что мои долго сдавать будут. А у тебя что?

– Инфаркт. Еле довез.

– Но довез?

– Тьфу-тьфу. По-хорошему надо было врачебную транспортировку организовать, но где взять лишнего врача в нашем захолустье.

Кира засмеялась:

– Ничего, зато у тебя опыт. Знаешь, как у нас говорят: врач – светлая голова, медсестра – золотые руки, а фельдшер – стальные яйца.

Тимур зарделся:

– Ты мне льстишь.

– Ладно, отдыхай, не буду мешать.

Кира хотела подняться, но Тимур удержал ее за руку:

– Посиди со мной. Я так рад тебя видеть.

– Я тоже, Тимур.

Кира улыбнулась, и Тимур с удовольствием посмотрел, какая она красивая. Между отворотами черных брезентовых штанов и теннисками виднелись узкие голые щиколотки самой совершенной формы, простая черная футболка сидела так, как надо, из небрежно закрученного пучка выбилась светлая прядь, в которой отражалось солнце. Все это – и стоптанные тенниски, и шоферские штаны, и кусочек трубчатого бинта, которым были перехвачены волосы, – удивительно шло ей, а сама Кира очень подходила сегодняшнему дню, ясному, спокойному и полному надежд.

– Сейчас водитель мне пышки принесет, – похвастался Тимур, – пожрем.

Кира преувеличенно грозно нахмурились:

– Водитель ему принесет… Это что еще за барские замашки, ваша светлость?

– Ну поднимешь его на освободительную борьбу, как вернется. А вообще он сам пошел поесть, а мне просто по дороге зацепит.

– Смотри, а то мы, шоферы, гордое племя.

Тимур вдруг подумал о превратностях судьбы, усадивших эту, без сомнения, умную и утонченную девушку за баранку скорой помощи.

– Слушай, Кира, а ты, кстати, не думала восстановиться в институте? – спросил он. – Власть-то переменилась.

– Только не в моем вузе, – фыркнула она, – там, знаешь, как был феодализм, так и есть, так и останется на веки вечные.

– Но формально ты имеешь право, тем более что по нынешним временам мы с тобой не жалкие предатели, а борцы за демократию. Тебя вообще должны встретить с цветами, как героиню.

– Ах, Тимур, если бы дело было только в судимости, может, я бы и рискнула. За спрос не дают в нос. Но ты же знаешь…

– Да, извини, – Тимур зачем-то взял Киру за руку, – извини.

Кира потянулась, не вставая со скамейки, изящно, как это делают кошки, сначала вытягивая задние лапы, потом передние и подрагивая хвостом.

– До утра бы продержаться, вызовов полно, – вздохнула она, – а вообще, Тим, не жалей меня. Мне нравится шоферить сутки через трое.

– Через трое? – встрепенулся Тимур. – Красиво жить не запретишь.

– Это я образно. Обычно через двое получается, а летом так и сутки через сутки. Но в общем хорошо, двадцать четыре часа оттарабанила и свободна. И голова не болит, а вдруг ты случайно написала лютую антисоветчину под видом невинного отчета о сельскохозяйственной выставке. Нет, Тим, я не хорохорюсь, мне действительно нравится, как я живу. Вообще должна тебе сказать, что жизнь становится гораздо легче, когда избавляешься от хлопотной необходимости утирать людям нос.

– В смысле? – не понял Тимур.

– В смысле доказывать, что ты лучше всех. Жизнь только тогда имеет смысл, когда у тебя больше, чем у других. Лучше должность, лучше муж, больше всякого добра… Только угли чужой зависти тебя и согревают, – Кира протяжно вздохнула.

– Да ну, не наговаривай на себя, ты никогда не была чванливой.

– Может, и нет, но такие были правила игры.

Тимур не стал спорить.

Вдруг перед внутренним взором возникла неожиданно яркая картинка из прошлого, момент, о котором он думал, что напрочь забыл.

– Слушай, Кир, а как твоя мама? – спросил он.

– Мама? – Кира пожала плечами. – Говорит, что счастлива. Работает в поликлинике, встречается с ухогорлоносом, прикинь?

Тимур улыбнулся:

– С лором правильно говорить.