Дорога, которой нет

Он не вспоминал о Кире, пока на них не завели дело. Тогда порой вскипала со дна души досада на девушку или даже злость, но быстро испарялась. Он знал, что Кира сознательно не причинила бы ему зла.

…Наверное, он все-таки задремал в дороге, потому что внезапно ощутил вкус того давнего поцелуя и почувствовал себя прежним, молодым, сильным, наивным и полным надежд.

* * *

Пока была в городе, Ирина боялась совместной жизни с мамой, но сейчас неожиданно для самой себя обнаружила, что ценит их совместные хлопотливые дни и спокойные вечера. Только теперь, на четвертом десятке, сама давно став матерью, она начала видеть в маме не суровую карающую сущность, а человека, такую же женщину, как она сама. Женщину, чья жизнь прошла под лозунгом «что люди скажут» и в ужасе от перспективы, если они скажут что-нибудь не то. Горько было думать, что мама так жестко ломала их с сестрой не под себя, а под этих мифических людей, которые «скажут», потому что для нее человек был всего лишь суммой отражений в чужих глазах, а сам по себе совершенно терялся, что если бы мама не боялась так панически людской молвы, то была бы самой доброй и ласковой матерью. Это сознание вызывало в душе терпкую грусть, но заставляло ценить то, что есть сейчас, радоваться взаимопониманию, которое у них с мамой пусть поздно, но наладилось.

С удивлением первооткрывателя Ирина выясняла, что мама ее умный, намного умнее среднего, человек, что о многих вещах судит так же, как сама Ирина, и что ей в жизни тоже приходилось принимать трудные решения. Особенно изумляло Ирину отношение мамы к Тимуру. Она была уверена, что мама станет жестоко третировать диссидента и предателя и уж точно примет сторону Никитина и Натальи Борисовны, а вышло все наоборот. «Лишнее подтверждение, что нельзя судить за других, – вздыхала Ирина, – зачастую человек сам не знает, как он поступит, так ты за него тем более не знаешь. Не думала я, что Наталья Борисовна останется без пятой колонны в лице мамы, но соседке это, похоже, не мешает. Таскается к нам, как к себе домой, а Валерий Алексеевич у нас так прямо прописался. Я бы насторожилась, если бы Кирилл целыми днями с соседкой в шахматы гонял, а ей, похоже, наплевать. Есть муж, нет ли, главное – рукописи великого Никитина и навоз для рассады».

Самое удивительное, что соседка не встала грудью на защиту своего кумира. Пару раз вякнула, что время было другое, якобы тогда порядочный человек просто не мог поступить иначе, своей активной деятельностью Степан Андреевич на примере Тимура уберег тысячи молодых людей от опрометчивых шагов и уголовных дел, что холодная война была в самом разгаре, и в ожесточенном противостоянии двух систем нельзя было давать врагам оружия, даже такого слабого, как литературные экзерсисы фельдшера скорой помощи, но, не найдя своим тезисам никакой поддержки, быстро сменила тактику и призналась, что лично она всегда была против и в разговорах с глазу на глаз даже уговаривала патрона не лезть в это дело, только он ее не слушал, а публично выступить против человека, которому верой и правдой служила двадцать лет, Наталья Борисовна считала предательством.

Выслушав эти тирады с милой улыбкой, мама позже, за вечерним чаем, призналась Ирине с Тимуром, что ее тошнит от этой приспособленки, но добрососедские отношения прежде всего. Мало ли что может произойти, а здесь, вдали от цивилизации, спасет только взаимовыручка.

Ирина в целом смотрела на мир еще проще. Пока Наталья Борисовна не учит ее жить, сама пусть живет как хочет. Если уж на то пошло, то лично Ирине обижаться на соседку было не за что, а благодарить как раз очень даже было за что. В прошлые годы, когда Ирина оставалась на даче одна с Егором и Володей, соседка проведывала ее, предлагала помощь, пусть в своей суматошной манере, но в принципе тактично и ненавязчиво. Ирина не пользовалась, но всегда знала, что в случае необходимости может обратиться к Наталье Борисовне. Иногда они вместе, Ирина – уложив детей, соседка – вскопав грядки и клумбы, садились вечерком выпить чаю на веранде. Ирина заваривала, Наталья Борисовна приносила какую-нибудь вкусноту, каковую ей удавалось приготовить в дачных условиях на электроплитке. Иногда это был хворост, иногда вкуснейшее сметанное желе, рецепт которого Наталья Борисовна хранила в глубоком секрете, а порой просто кусок копченой колбасы из писательского спецраспределителя.

Уставшие от дневных трудов, они неспешно чаевничали, а когда разговор заходил о книгах, Наталья Борисовна увлекалась, и вместо экзальтированной дамочки вдруг возникал умный и эрудированный специалист, искренне любящий и понимающий свое дело.