Дорога, которой нет

Что еще импонировало Ирине в соседке, так это что она никогда не ударялась в воспоминания о своих великих достижениях и головокружительных успехах у мужчин, как делают многие пожилые женщины. Наоборот, когда Ирина, желая быть вежливой, интересовалась ее биографией, Наталья Борисовна отвечала сдержанно, как в отделе кадров. Во время войны она была на оккупированной территории и, видно, такого там натерпелась, что не хотела вспоминать. Не исключено, что отчасти ее преданность Степану Андреевичу объяснялась именно тем, что он не побоялся взять ее к себе в редакторы, несмотря на такое пятно в биографии. До недавнего времени отношение к тем, кто во время войны жил под немцами, было у властей очень настороженным, так что Никитин проявил недюжинную гражданскую смелость, работая с Натальей Борисовной. Вот так, по одному поступку судишь человека, вроде все ясно – подлец и негодяй, а присмотришься повнимательнее, узнаешь поближе, и тает твое поспешное суждение. И не знаешь, как относиться к человеку, то ли темную сторону не замечать, то ли светлую, а во всей полноте его принимать тяжело.

Ирина для себя решила, что, пока в декрете, никого судить не станет и будет мила и приветлива со всеми, кто не сделал ничего плохого лично ей. То есть со всеми, потому что в обозримом пространстве врагов у нее не наблюдалось. И это было очень хорошо.

Гортензия Андреевна приехала в пятницу вечером, немного смущенная и сердитая. Оказалось, что школьный врач не удовлетворилась бумажкой со штампом о флюорографии, а потребовала предъявить снимок.

– Вот Слава Израилевна, вот Шерлок Холмс, – возмущалась Гортензия Андреевна, – с лупой разглядывала! Главное, знает меня уже пятьдесят лет, пятьдесят флюорографий нормально было, а на пятьдесят первой началось! Почему я не пошла в районную поликлинику, а сделала черт знает где? Это подозрительно! Выставила меня каким-то профессором Мориарти от туберкулеза, доказывай теперь!

Сердясь, старушка резкими движениями вытаскивала из рюкзака разные деликатесы, в том числе любимый Володин ананас, который он называл «шишка».

– Гортензия Андреевна, ну зачем вы тратитесь, – упрекнула мама, – и возите тяжести такие.

– Пока могу себе позволить и то и другое, – отрезала старушка, – вот одряхлею, выйду на пенсию, еще вспомните нынешние времена, попросите, Гортензия Андреевна, дорогая, привези нам ананасов, а все… Ни сил, ни денег.

Она картинно развела руками и засмеялась.

Тимур, к сожалению, был на сутках, спросить о том, как работает больница в субботу, короткий там день или выходной, оказалось не у кого, и Гортензия Андреевна решила ехать завтра наугад, с самого утра.

Мама неожиданно предложила Ирине прокатиться вместе с ней.

– Проветрись, дочка, отвлекись, – улыбнулась она.

– Я бы с удовольствием, но как ты останешься с двумя детьми? – спросила Ирина осторожно.

– Ничего, справлюсь, а там Кирилл с Егоркой подтянутся, помогут.

Так же осторожно Ирина сказала, что поедет, все еще ожидая какого-нибудь резкого поворота, но его не последовало. Все это было приятно, но странно. Раньше, особенно с Егором, мама только и следила, чтобы Ирина не расслаблялась слишком сильно. Пару раз попросив маму посидеть с ребенком, Ирина услышала в ответ суровую отповедь и дальше предпочитала справляться сама, но мама все равно приходила, только не для того, чтобы ей помочь, а как ревизор и аудитор, бдительно подсчитывающий каждую лишнюю минутку отдыха. Купила готовое яблочное пюре, а не сделала сама? Погладила пеленки с одной стороны, а не с двух? Не вымыла пол? О, лентяйка, лентяйка, тебе декрет дан не на диване валяться, а ухаживать за ребенком и вести дом, чтобы не стыдно было перед людьми!

А сейчас вдруг отпускает… И самое удивительное не в том даже, что соглашается остаться одна с внуками, а что в принципе признает сам факт, что матери иногда нужно отдохнуть от детей.

Естественно, условные рефлексы не исчезают по щелчку пальца, поэтому Ирина в полной мере ощутила себя негодяйкой и ужасной матерью, но все же, покормив Женю, в семь утра села на велосипед и вместе с Гортензией Андреевной покатила в больницу.

Рентгеновское отделение располагалось в цокольном этаже главного здания, и после теплого солнечного утра там показалось особенно сумрачно и прохладно. Узкие окна под самым потолком давали мало света, тем удивительнее было наблюдать пышный рост кактусов и других кабинетных растений. В самом темном углу холла цвела такая мощная монстера, какие, наверное, не всегда встречаются в дикой природе Амазонки или где они там растут. Рядом огромные толстянки полностью оправдывали свое название, и от этого буйного торжества природы Ирине сделалось немного не по себе.

Как часто бывает в жизни, им с Гортензией Андреевной одновременно повезло и не повезло. Суббота в этой больнице была выходным днем, но в рентген-кабинете дежурила старший лаборант, которая любезно согласилась выдать старушке искомый снимок.