Дорога, которой нет

– Ну да. Теперь у меня в принципе к реальности претензий нет. Действительно так бывает, что все в одну точку сошлось… – Старушка горестно вздохнула. – Получается, что наш дорогой Никитин не только прямо виноват в аресте Тимура, но и косвенно в смерти его жены, а она меж тем спасла ему жизнь. Представляете, какая ирония?

– Не то слово… – на автомате произнесла Ирина. И тут же вскинулась: – Подождите, как это спасла? Он разве когда-то помирал?

– Глобально нет, но моя собеседница рассказала, что буквально через пару дней после ареста Тимура Никитина доставили в приемник вместе со старым фронтовым товарищем. По дороге с рыбалки они попали в аварию, вроде бы не справились с управлением или что-то типа того. Самому Степану Андреевичу, как всегда, повезло, отделался переломом парочки ребер, а вот приятель пострадал довольно серьезно. В больнице все знали, какую роль сыграл достопочтенный литератор в судьбе Тимура, поэтому предложили вызвать из дома другого хирурга, но Ольга Григорьевна сказала, что поскольку в данный момент она врач и на работе, а Никитин – пациент, то никаких чувств, кроме профессиональных, у нее нет, и оказала помощь наилучшим образом.

– Так эта скотина, по идее, после такого должен был мчаться к следователю и в ногах у него валяться, чтобы дело закрыли.

– Должен был, – вздохнула Гортензия Андреевна, – но не помчался. Доктор сделал свою работу – вылечил, а он свою – донес. За что благодарить?

Ирина вздохнула. Нет, не зря все-таки судья и другие участники процесса обязаны заявить отвод, если у них с подсудимым есть хоть какие-то личные отношения, любовь или ненависть, не важно. А у врачей, получается, иначе. Что бы ни связывало вас в жизни, когда вы больной и врач, вы только больной и врач.

Ольга Григорьевна исполнила свой профессиональный долг и даже не стала просить Никитина заступиться за мужа, несмотря на то, что вся дежурная смена горячо советовала ей воспользоваться ситуацией.

Вообще, по свидетельству бабки-терапевта, жена Тимура не верила, что из такой ерунды, как публикация рассказиков в эмигрантской многотиражке, можно состряпать настоящее уголовное дело и отправить человека в колонию. Подобное развитие событий казалось ей несуразным бредом, она была твердо убеждена, что Тимура скоро выпустят, и не впадала в отчаяние.

Во всяком случае, на людях Ольга Григорьевна хорошо умела держать себя в руках.

– Три юные жизни, Ирочка, три жизни, – Гортензия Андреевна, кажется, скрипнула зубами от гнева, – две разрушенные, одна погубленная. Из-за чего, ради чего? Чтобы нельзя было спокойно сказать, что белое – это белое, а квадрат – это квадрат?

– Ну, слава богу, теперь это позади. Гласность наступила.

– Н-да? – Гортензия Андреевна покосилась на нее со странной смесью жалости и любопытства.

– Ну да, конечно. Это же гораздо легче жить, когда можешь называть вещи своими именами.

Гортензия Андреевна пожала плечами и отвернулась.

– Погодите-ка, вы что, не верите нашему новому генсеку?

– Да верю, Ирочка, верю. Отличный парень наш новый генсек, и намерения у него самые хорошие, но это, знаете ли… Как бы человек понял, что у него котел перегрелся, спустился в подвал стравить давление, уже руку к вентилю протянул, но успел только сказать «О боже мой, если мои глаза меня не обманывают, эта штука сейчас рванет!» – только уложился в пять букв и три восклицательных знака.

– Гортензия Андреевна!

Старушка хихикнула:

– Простите, Ирочка, с кем поведешься…

– Больше с этим терапевтом чаи не гоняйте, она на вас плохо влияет, – сказала Ирина строго.

– И еще один момент, Ира. Генсек – любящий муж, а народ у нас совершенно не выносит подобных персонажей. Вспомните участь Николая Второго.

– Так не за это же его расстреляли.

– В том числе и за это, уверяю вас. Любящий муж – это кто? Это демократ по определению. Я сейчас, естественно, говорю не про психопата, который тупо гордится, что у него баба красивее, чем у других, а про настоящего любящего супруга, который уважает свою жену. Сама я в этом деле теоретик, но думаю, что вы, как практик, подтвердите, что настоящее счастье в браке возможно, только если муж и жена разрешают друг другу быть самими собой, умеют договариваться и идут на взаимные уступки.

Ирина охотно подтвердила.

– Ну вот. А у нас что мужей таких днем с огнем не сыщешь, что политики такие народу на хрен не нужны. Все-все, Ирочка, не буду больше ругаться. Это инерция, – Гортензия Андреевна засмеялась, – клянусь, что ваши дети овладеют искусством материться без моей помощи.

Они как раз проходили мимо писательского поселка. Чуть вдалеке, окруженная крышами поскромнее, ибо не на самой же границе с чернью селиться великому певцу коммунизма, радовала глаз могучая черепичная крыша никитинского особняка. От этой крыши веяло не просто богатством, а чем-то сказочным, ибо раньше такие крыши Ирина видела только на страницах детских книг про Чиполлино и Пиноккио.