Тиканье стихло.
Вместе с тем во мне надорвалось что-то важное. В молчаливом исступлении я смотрел на Стефа. Грудь больше не вздымалась, остекленевшие глаза остались лишь слегка приоткрытыми. Я не сразу заметил, как сильно сжимаю его запястье и что бинты на моей правой руке обагрились. Все исчезло, смолкло и разом рухнуло в бездну. Я примерз к месту, не отходя от окаменевшего протектора. Ноги попросту не слушались. Меня словно оглушили, и только протяжный призрачный звон эхом отдавался в голове, подавляя каждую мысль.
На рубахе Стефа что-то блеснуло. Дрожащими пальцами я выловил выпавшие из внутреннего кармана мундира золотые часы на цепочке, точно такие же, как те, что нашлись в его душе. По корпусу была размазана кровь. Стекло треснуло, а стрелки намертво стояли на том самом времени – пяти минутах седьмого. На крышке была выгравирована надпись на латыни.
Я и без него это понял – переводчик в голове работал стабильно. Но казалось, что где-то эта фраза мне уже встречалась, причем неоднократно.
Верховный звучно вздохнул.
Я не слушал его, отложил часы и осторожно коснулся руки Стефа.
Душа полностью затихла. Ничто в ней не подавало признаков жизни. Я думал, что она вот-вот покинет тело и отправится по дальнейшему пути, но против всех ожиданий этого не происходило. Так прошло с десяток минут. Я окоченел. Глаза в отчаянии высматривали хоть что-нибудь в этих бескрайних заснеженных далях, но натыкались на безжалостную пустоту.
Тик-так.
Я вздрогнул.
Верховный стремительно потянулся к воротнику протектора, чтобы разглядеть метки на ключицах, но там ничего не нашлось.
Судя по всему, Антарес не каждый день находил нечто, способное его удивить. А меня поражало происходящее в душе.
Лицо обдало ветром. Сначала слабым, но он набирал силу. В реальности я смотрел на протектора и стремительно затягивающуюся рану. Прошла минута, две. Ткани срастались за считанные секунды. А погода в душе ухудшалась, возвращая себе привычный вид. Снег повалил огромными хлопьями. Ветви дерева раскачивались, часы тикали все громче и громче, словно стараясь, чтобы их было слышно не только в этом лесу, но и в каждом уголке Вселенной. Вскоре все пропало из поля зрения, скрывшись за белой пеленой. Метель рвала и метала, бесновалась и яростно била огромной жизненной силой.
Тик-так, тик-так.
Его сердце сделало удар.
Водолей открыл глаза.
Глава XXII
Не моя вина
Я даже не ответил ему. Просто сидел на крупном обломке лестницы и в полнейшем молчании во все глаза наблюдал за Стефаном, который, причитая и шипя что-то под нос, создавал манипуляции для смывания крови с одежды.
– …Мерзкая… сраная… тварь… – бормотал протектор сквозь стиснутые от злости зубы.
Он не говорил со мной. И словом не обмолвился. Он умер на моих глазах – это даже Антарес подтвердил, – а затем просто резко сел и сделал дюжину глубоких вдохов, после чего с кряхтением поднялся на ноги и начал суетиться над формой. Я понимал его – протекторы очень бы заинтересовались, кто потерял столько крови и почему при этом со всеми все в порядке. Особенно Стефану не нравились дырки в ткани: их было трудно скрыть, а объяснить – еще сложнее.
Антаресу надоело молчание, потому он мысленно надавил на меня. Я словно вышел из полудремы.
– Стефан…
– Заткнись, – сухо проговорил он, чертя манипуляцию. – Если я сейчас налажаю из-за твоего трепа, то кровь пропадет не с одежды, а из меня. А я такое уже видел.
– Это что вообще было?
– Метка орнега Зирутеллу.
– Я не о твоей гребаной манипуляции!
Я встал над ним. Он продолжал сидеть на корточках, старательно накладывая закрепляющие слова и игнорируя мое существование.
– Ты умер, Стефан. И я видел это. Дважды.
– Ну считать ты умеешь, дальше что?
– Не передергивай.
– Отвали.
Я отвел глаза. Слова сами рвались наружу. Они не несли ничего хорошего, но своей невысказанностью обжигали мне горло.
– Я видел некоторые твои воспоминания.
Он ошарашенно вздрогнул и резко развернулся ко мне.
– Что?! Ты… ты полез ко мне в душу?!
– Оно само. Я не контролирую это, – признался я.
– Что ты видел?
– Немногое. Обрывки твоей человеческой жизни и… золотые пули.
Стеф стиснул перо, которым чертил манипуляцию.
– Это из-за того происшествия тебя назвали Палачом? Когда ты убил тех людей.