Доминум

Стефан вновь закашлялся, на этот раз слабее, чем раньше. Он сплюнул кровь и какое-то время рефлекторно пытался зажимать брешь в собственном теле, но в конце концов осознал тщетность своих попыток. Он еле сохранял сознание. Силы его покидали. Меня же не переставал бить озноб.

– Палач… – вдруг слабо донеслось от Водолея.

Я встрепенулся.

– Что ты сказал?

– Мясник… – еле слышно прошептал он. – Я… они и без того… считают меня монстром… все они… Даже… даже она…

Стеф бредил и, похоже, не осознавал, что говорит. Лужи крови увеличивались, его дыхание замедлялось, кожа стала белоснежной, как простыня.

– Никто тебя таким не считает. – Я искренне пытался его успокоить. – Ты отличный люмен-протектор! Все об этом знают.

– Я не хотел… пришлось… они обманули меня… – со свистом выдыхал Стеф и больно стискивал мое запястье. Его пустые глаза смотрели на меня, но ничего не видели. Блеск померк. – Не смей… не смей говорить остальным… я не хочу… быть бóльшим чудовищем…

Мои пальцы коснулись его ледяной кожи. Я оказался под напором метели, совсем рядом с Центром души – мертвым раскидистым деревом. Снег у его корней оказался залит брызгами крови. В ветвях висели десятки золотых карманных часов. Я пригляделся к ним. Все циферблаты замерли на отметке пяти минут седьмого. Ни одна стрелка не двигалась, но между тем все окружающее пространство сотрясалось от их вечного пробирающего тика. Дотронувшись до цепочки свисавших часов, я увидел образы среди снежной пелены. Мне пришлось всматриваться, чтобы разглядеть хоть что-то. Среди сугробов возник небольшой стол, за которым Стефан давным-давно играл в карты с Коулом. Змееносец мрачно качал головой, а сам Водолей выглядел затравленным.

– Это уродливая способность, Стефано. Тебя не поймут. Лучше пока помалкивай о ней. Но если будет нужно, я всегда готов тебя выслушать, хорошо?

Воспоминание растворилось, и на его месте возникло три протектора – два юноши и девушка. Они что-то живо обсуждали, шутили. Я с трудом опознал в одном из них Стефа, остальных видел впервые. Такой счастливый отпечаток прошлого, припорошенный виной и вгрызающейся в нутро злобой. Потом и этих троих смело ветром.

Возникли обездвиженные силуэты людей. Пистолет и пули из золота. Появился человек. Его лица я не видел, но это, без сомнений, был Стефан. Прозвучал первый выстрел. Всю душу наполнил неописуемый, зверский страх перед совершённым черным делом. Оно было ненормально и неестественно, но то, что могло произойти в противном случае, было еще страшнее.

– Она всегда говорила… что мне будет трудно… что я не такой, как дру… другие… и… и… что мне выпала тяжкая доля… – продолжал бормотать Стеф, постоянно осекаясь и давясь. – Каждый день моей жизни…

Метель ослабевала, ее порывы уносили увиденную сцену прочь, и сквозь снег мне виделось ледяное лицо женщины. Она была ослепительно красивой: бледная кожа, четко очерченные скулы, блестящие волны черных волос и томные янтарные глаза. Губы плотно сжаты, словно их обладательница никогда не была щедра на улыбки. Мать Стефа – давно умершая, но являющаяся ему в самых темных и беспокойных кошмарах.

– …Она была права…

Я приблизился и попал под порыв другого воспоминания. Мать Стефана, стройная и элегантная, стояла подле меня, прямо посреди сугробов. Ее богатое, но слегка старомодное бордовое платье укрывали хлопья снега. На руках лежал ребенок. Женщина укачивала его, напевая колыбельную, с которой ее сын прожил все ранние годы и которую теперь, практически век спустя, никак не мог стереть из памяти. Голос его матери был густым, переливающимся, но от каждого слова песни мое сердце стучало все медленнее.

Тик-так, тик-так, говорят часы.
Тик-так, тик-так, нам поют они.
Час за часом, год за годом
Не изменят часы хода.
Кто-то умер, кто-то ждет,
Когда его черед придет.
Отмеряет сроки время,
Человеческое бремя:
Знать, что стоит стрелкам встать —
Сердцу больше не бежать…

Ветер утихал, все слабее колыхались ветви мертвого дерева. Падающий снег редел.

Стеф закрыл глаза, его била дрожь. Я еле разбирал прерывистый шепот:

– Никого… не могу сохранить… делаю лишь хуже…

Последним образом, явившимся мне в метели, была черноволосая девочка. Она звонко смеялась, пробегая мимо меня, но уже через секунду рассыпалась легким снегом.

– Они уходят… а я… я… всегда остаюсь…

Казалось, с непогодой пропадали и все мои эмоции. Я ощутил неестественную опустошенность. Мне стали видны просторы этого места. Куда ни глянь – белоснежная долина, окольцованная фасадами великолепных строений. Они гордо вздымались к небу, изящные и строгие, вечно скрытые в метели. Серые тучи не двигались. Ветер умолк. Одинокие снежинки падали с неба. Я провожал их взглядом до самого конца.