– Я бы хотела жить где-нибудь в Антарктиде. Тогда не нужно было б ждать зимы.
Она разогнулась.
– Вы что-то спросили у меня?
– Вы работали прежде?
– Я всегда кем-то была, – с удивлением ответила Урсула.
– И вам платили?
– Да, когда-то платили. А потом я занялась дрессировкой тигров, и мне перестали платить. Затем умер мой муж…
– Как звали вашего мужа?
– А?
Женщина вытянула лицо.
– Как же его звали… Не помню… нет, не помню… это было давно. Помогите!
Вдвоём они водрузили один шар на другой.
– Я сделаю голову, – Урсула принялась с энтузиазмом катать третий ком.
– Вы давно живёте с братом?
– Я всегда жила с Майклом. Он меня очень любит. А я его. Никто так друг друга не чувствует и не понимает, как мы с Майклом. Он доверяет мне, а я доверяю ему. Здорово, правда?
Её голосок сделался детским, весёлым.
Карлсен кивал.
– А когда люди предают друг друга, они делают очень больно, – теперь, казалось, она вот-вот заплачет. – Но Майкл не такой. Он никогда бы не сделал мне больно. Сколько бы другие ни пытались. Ну вот! Голова готова! Смотрите!
– Рук нет. И не хватает морковки.
– Сейчас!
Она сбегала к сараю, где валялись щепки, выбрала самые длинные и вернулась. У снеговика появились руки, нос и озорная ухмылка.
«Видит, как кошка», – подумал Адам.
Урсула сдвинула брови.
– Чего-то не хватает.
– Ведра? – предположил Карлсен.
– Нет, не ведра… Придумала!
Забежав в прихожую, Урсула взяла валявшийся на кушетке серый клетчатый шарф. Она помахала им с крыльца Карлсену, как заветным призом, когда выходила.
– Смотрите! Правда, здорово? – на её лице искрилась улыбка.
Через минуту снеговик, приодетый, выглядел вполне довольным своей внешностью.
Проходя мимо гостиной, Патрик увидел свет и заглянул. Томпсон, укрытый пледом, растянулся на диване, доктор сидел рядом в кресле и что-то писал в тетрадь.
Окна были закрыты. А в оранжерее он потом проверит.
Холлис обошёл второй этаж, затем поднялся на третий. Откуда-то сквозило. Одна дверь была открыта, в комнате, навалившись на подоконник, стоял и что-то бубнил Бульденеж.
Псих.
Из-под следующей двери вроде бы тянуло больше всего. Это была спальня Джеффри Томпсона.
Молодой человек зажёг свет и с порога заметил не задвинутую до конца створку. Он попытался её закрыть, но она упрямо не хотела касаться нижней рамы, мягко на чём-то пружиня. Патрик открыл окно, чтобы узнать, в чём дело.
В углу наружу тянулась тонкая верёвка.
Холлис заглянул под подоконник, верёвка оказалась привязана к батарее. Его капризный рот разомкнулся и замер.
Он перегнулся через оконную раму, чтобы посмотреть другой конец, но тот скрывал карниз.
Участилось дыхание, снова застучало сердце, прошиб пот.
Патрик дрожащими руками потянул верёвку.
Его горло в ожидании страшного гоняло туда-сюда мёрзлый воздух.
Две-три секунды, показавшиеся невыносимыми…
И вот на подоконник запрыгнул крохотный револьвер.
Патрик Холлис застыл на месте.
Оцепенел в тот миг и Адам Карлсен, глядя на снеговика сквозь толстые линзы, поражённый только что своей догадкой.
Рядом с ним не переставала радоваться Урсула.
– Назовём его Фостером, – объявила она. – Вам нравится имя?
Юноша, отходя от дум, медленно произнёс:
– Как поживаешь, Фостер?
– Я вспомнила! Так звали моего мужа!
И добавила:
– Давайте угостим его чем-нибудь.
– Неплохая мысль. Я бы и сам чего-нибудь съел, – признался Карлсен.
– Тогда поспешим, пока лето не настало и Фостер не исчез!
Они вернулись в дом.
Доктор поднял голову от тетради и спросил:
– Кто там?
На пороге гостиной возникли Урсула с Адамом.
– Где вы были?
– Мы слепили снеговика и назвали его Фостером! – сообщила Урсула. – Есть для нас что-нибудь вкусненькое?
Майкл Джейкобс убрал с колен тетрадь и позвонил.
Вошла Барбара, на ней был фартук.
– Барбара, мы могли бы поесть прямо сейчас? Можно какие-то консервы, хлеб…
Барбара, не дослушав, исчезла из виду и вскоре вернулась с плотно заставленным подносом.
– Когда же вы успели?..
– Мой долг – накормить, – отрезала женщина, поставив яства на журнальный столик. – Я сделаю чай.
Она вновь исчезла.
– Вы должны поесть, – сказал доктор Джеффри Томпсону.
Тот пошевелился и присел.
На столике оказался салат с говяжьим языком, сельдереем и редисом с огурцами, нарезанная колбаса, горчица, сыр, хлеб и печенье.
Все потянулись к еде. Раздавался хруст, чавканье, кто-то поперхнулся. Потрескивание горящих дров уносило тревоги, налаживало пищеварение.
В какой-то момент Карлсен поймал на себе взгляд Томпсона, расшифровал его и покачал головой.
– Вы плакали? – вдруг спросила Урсула.
Томпсон растерянно поглядел на неё, на доктора и сказал:
– Это из-за мороза.
– Вы тоже гуляли? Мы лепили снеговика! А это не вы ходили в темноте?
Подумав, мужчина покачал головой:
– Мы были с другой стороны.
– А, ясно. Значит, это всё-таки был Папа Рождество…
Барбара, как и обещала, вскоре вернулась с чайной тележкой.
– Спасибо, Барбара. Как вы себя чувствуете?
Вопрос доктора начинал донимать женщину. Как она могла себя чувствовать?
– Благодарю. Я в порядке.
– Нужно позвать Бульденежа и Патрика, если они не спят.
– Патрик проверяет окна. Бульденеж, должно быть, спит, – сказала Барбара.