Дом окон

Мы ссорились. Наша любовь никогда не была мирной, но те ссоры изменили многое. Мы спорили яростно, спорили по любому поводу. Последней каплей стало найденное мною письмо от де Кастри, оставленное на комоде. Находка была весьма странная, поскольку Томас никогда не бросал свою корреспонденцию где попало. Он бережно хранил ее. Позже ко мне пришло понимание: он хотел, чтобы я нашла письмо. Не вдаваясь в подробные детали, скажу лишь одно: де Кастри призывал Томаса последовать своим стремлениям и оставить семью. Они сошлись во мнении, что семья для художника подобна кандалам. Великое искусство требует абсолютной свободы творца и не терпит отвлечений. Из того, что Томас писал де Кастри обо мне, тот заключил, что я всегда буду стоять на пути достижений мужа. И тому подобное. Я была ошарашена и, не теряя времени, метнулась вверх по лестнице, на чердак, настроенная завязать так отчаянно желаемую Томасом перепалку. Закончилось все тем, что он ушел с чемоданом, заблаговременно собранным и поставленным у входной двери. Он купил билет на поезд от нашего дома в Принстоне до Манхэттена, где пересел на поезд до Гугенота. Де Кастри снял для него комнату в доме, которым вы сейчас владеете. Насколько мне известно, он был знаком с владелицей дома. Может статься, что она купила одну из его картин.

Томас провел в доме все лето. Когда я заметила, как он тащит из-под нашей кровати чемодан, я понимала, что он собирается покинуть меня, но даже не представляла, на какое продолжительное время. Я ждала, что, соскучившись по жене и детям, он вернется домой через неделю. Через две я чувствовала подступающее отчаяние. Заявления кузины о том, что без вмешательства другой женщины обойтись не могло, лишь накаляло обстановку. В конце концов, по прошествии месяца, Томас прислал мне открытку, сообщив о своем местоположении и прекрасном самочувствии. Я вздохнула с облегчением. И пришла в ярость. Я не стала отправлять ему ответ. Через неделю пришла еще одна открытка. Я не стала отвечать и на нее. А затем пришло письмо. Через четыре дня мне принесли второе, а третье явилось через три дня после этого. Первые письма были полны гнева и оправданий. Но их тон быстро смягчился. К концу лета Томас каждый день писал мне письма, наполненные любовью и тоской. В конверт он вкладывал небольшие наброски дома, в котором остановился, видов из окон, округи, по которой гулял. Я не ответила ни на одно письмо.

Наконец, в одном из писем он сообщил, что возвращается домой на следующей неделе. Я не пошла его встречать, но в выходные отослала кузину и ее дочь обратно домой. Он постучал в дверь, и я открыла ее. Он похудел. Я задала ему один-единственный вопрос: «Скажи мне, оно того стоило?»

Он ответил: «Нет».

Удовлетворенная ответом, я пустила его за порог. Безусловно, на этом наш разлад не закончился. У него был ужасный характер, и с детьми ему не хватало терпения. Но это был единственный раз, когда он ушел. После событий того лета Рудольф де Кастри больше никогда нам не писал. Через год или два я прочитала его некролог в «Таймс». Полагаю, он умер от алкогольного отравления. Томас к тому времени сколотил приличное состояние. Его выручка за серию «Мрачное празднество» превысила наши ожидания. О нем писали статьи в журналах «Таймс» и «Лайф». Авторских отчислений хватало на комфортную и спокойную жизнь.

В биографии профессора все рассказанное мной вмещается в пару предложений. «В июне 1953 года, – пишет профессор, – напряжение в браке Томаса и Виолы достигло критической точки. После очередной ссоры Томас уехал в деревню Гугенот, расположенную в долине реки Гудзон штата Нью-Йорк. Один из друзей приютил его в старом доме. Именно в этот период Бельведер задумал написать картины из серии „Мрачное празднество“. По возвращении в Принстон в сентябре, у Томаса уже были подготовлены десятки набросков, несколько карандашных и акварельных этюдов и, по меньшей мере, одно полотно». Нигде не упоминается имя Рудольфа де Кастри. Я рассказала ей о его роли в случившемся, но, как вы, вероятно, знаете, часть писем Томаса была утеряна при их перевозке в Стэнфорд. Подозреваю, что они ждут своего часа в хранилище какого-нибудь коллекционера. Среди недостающих вещей были и письма Томасу от де Кастри. Профессор Райс связалась с биографом де Кастри, но, похоже, никакой корреспонденции после себя он не оставил. Не в состоянии предоставить убедительных и вещественных доказательств того, что Томас и де Кастри состояли в переписке, профессор Райс решила опустить этот факт из своей биографии. По-видимому, воспоминания без документального подтверждения не заслуживают доверия.