Дом окон

За полторы недели не было ни одной ночи, когда бы я не просыпалась, словно по будильнику, ровно в три и не видела Роджера, сидящего на краю постели. Затем он поднимался и выходил из комнаты. Его путешествия – так я их называла – состояли из двух этапов. Во время первого он направлялся в одну из частей дома (а один раз и на улицу), связанную с Тедом. Конечно, под это описание подошел бы любой уголок, но в определенных местах эта связь была особенно сильна. Безусловно, детская Теда, а также третий этаж, на который он переехал, когда стал подростком. Мы поднимались туда несколько раз. Частенько Роджер приводил меня в гостиную. Наверное, там они вместе смотрели бейсбол. Куда бы ни приводил его первый этап лунатизма, второй заканчивался в одном и том же месте: в его кабинете, где он вставал перед картой – на которой с каждым днем появлялось все больше записей, – и вглядывался в зеркало Теда. Иногда он заканчивал обход через сорок минут. Но однажды он вернулся в постель только с первыми лучами солнца, заглянувшими в окна. Я вставала вместе с ним каждую ночь, движимая беспокойством и любопытством; его успешные самостоятельные передвижения по дому усмиряли беспокойство, но в то же время распаляли любопытство с каждым новым пунктом остановки.

Через несколько часов, за завтраком, я пересказывала ему маршрут наших ночных прогулок. Дошло до того, что он первым начал затрагивать эту тему. Пока я наливала себе кофе, он осведомлялся: «Итак, куда же привели меня ночные странствия на этот раз?» Он пытался изобразить хорошее настроение – и я изо всех сил подыгрывала ему, – но в голосе слышались нотки тревоги. Каким бы непринужденным ни пытался казаться Роджер, ночные похождения беспокоили его. Не настолько, чтобы последовать моему совету и перестать проводить в кабинете все свободное время. Ну, а визит к доктору я даже не рассматривала. Раз в день-два ему приходили новые посылки. Господи, чего только не продают на eBay. Он заказал восемь или десять фотографий площади Кабула, которые, объединившись, составляли панорамный вид. Роджер развесил их по всему кабинету, и с середины комнаты открывался вид на площадь, словно из окна дома. Нам пришел пакет коричневого грунта, который, как клятвенно утверждал продавец из штата Мэн, прибыл из самого Кабула. Роджер аккуратно отрезал небольшой кончик и тонким слоем засыпал улицы макета, построенного на столе, оставив большую часть грунта для площади. Еще была крошечная коробка, в которой лежал кусок оплавленного металла, завернутого в хлопчатобумажную ткань.

Я спросила Роджера, что это такое. Он ответил:

– Осколок противотанковой гранаты.

– Той, что убила Теда?

– Насколько могу судить, – произнес Роджер, изучая осколок, – да, это именно она. Снаряд РПГ-7.

Тогда-то я и решила, что нам пора бежать из Дома. Если не навсегда, то хотя бы на неделю-другую. Сопровождение Роджера в его ночных путешествиях начинало сказываться на мне. На третью ночь я была измучена; через неделю я валилась с ног; через полторы я стала живым мертвецом. Должно быть, когда я увидела, что он держит в руках этот кусок металла, словно святыню… Что ж, я не знала, стоит ли мне забиться в истерике от смеха или броситься в слезы.

* * *

Ранее в тот день случилось кое-что еще. Вместе с посылкой для Роджера почтальон принес письмо, предназначавшееся мне. Вместе со счетами и рекламными буклетами оно лежало на кухонном столе; там я его и обнаружила, когда пришла заморить червячка. На конверте не было обратного адреса, но на почтовом штемпеле значилось: Провинстаун, Массачусетс. Почерк скакал и расходился во все стороны острыми углами – так пишут старики. Почерк показался мне знакомым, но только тогда, когда я поддела пальцем сгиб, распечатала конверт и вытащила сложенные в него листы, поняла, почему. Письмо было от Виолы Бельведер.

Я сидела на кухне, зажав в руке семь страниц из тонкой бумаги, похожей на кожу луковицы, и чувствовала, как колотится мое сердце. Виола исписала обе стороны каждого листа, не делая отступов и полей. Письмо было отправлено четыре дня назад. В голове звенело. Я опустила листы на стол и подошла к холодильнику, чтобы налить себе стакан чая со льдом. Выпила половину, глядя в кухонное окно и вспоминая день, когда оно заледенело. Затем бросила взгляд на кухонный стол, на котором лежали листы бумаги, один поверх другого, скрывая под собой конверт. Сердце все не могло успокоиться. Я не знала, чего мне ожидать от письма Виолы, но вряд ли в нем была светская болтовня.

Головная боль усилилась, и я опустилась за стол. Комната… Кухня будто уменьшилась в два раза, а вместе с ней и весь Дом, словно все вокруг меня хотело узнать, что Виола собирается мне поведать. Клянусь, краем глаза я начала замечать то, чего не могла видеть за пять минут до этого: содержимое кухни забивало поле зрения. Я подняла взгляд, но не уловила ничего необычного.