Дом Леви

Завитая, в обновленной шляпе, Тильда улыбается в зеркало, к краешку которого прикреплена фотография: Хейни и Тильда в одеждах жениха и невесты, а ниже – большая свадебная фотография: Хейни в кругу товарищей Союза футболистов «Боруссия». Огромный, широкогрудый, стоит он среди товарищей, и на груди его большой плакат: «Даже если в поле зальет водою нас, Союз наш будет бороться сильнее в семь раз», Это фото – гордость Хейни. Любит Хейни вспоминать дни, когда стоял с этим плакатом. Был молод, с большой шевелюрой, девятнадцати лет, за ними – всего лишь четыре года труда в литейном цеху фабрики «Леви и сыновья». А уже достиг степени литейщика первого разряда, и прилепилась к нему кличка «сын Огня». Недавно закончилась мировая война. Отец не вернулся с поля боя. В переулке почти не было семьи, которая бы обошлась без потерь. Безногими и безрукими, слепыми и хромыми вернулись мужчины в свои семьи, и брошены были в нищету, нужду, безработицу. Облик переулка изменился от края до края. До войны жили в переулке рабочие, честно зарабатывающие свой хлеб, переулок был чист и опрятен, стекла домов сверкали. После войны исчезла чистота. Словно весь переулок вернулся с полей кровопролития инвалидом, грязным и обносившимся. Появились проститутки, праздно шатающиеся босяки. Дни сбились с панталыку, как и сознание людей, в круговороте инфляции и беспорядков. От безумия к безумию люди словно бы погонялись свистом бичей. Хейни это не коснулось. В голодные дни, когда каждый рот в переулке искал кусок хлеба, заработок Хейни был упорядочен. И когда все лица отощали, а мышцы тела ослабели, грудь Хейни еще более расширялась и мышцы крепли. Сильный, широко шагающий по переулку, он приставал к девушкам и женщинам.

– Этот Хейни, – сплетничали за его спиной, – просто погряз в разврате, неутомим, как жеребец.

И Хейни нес свою буйную голову, расширял грудь и кружился по столице. Дома мать смотрела на него своими карими глазами, ясная разумом и мудрая сердцем. После гибели мужа осталась она, как растение без света. Кожа лица ее пошла складками, и только карие ее глаза, настороженные и молодые, продолжали смотреть на мир. Удивлялись в переулке все глубине скорби этой женщины: много было вдов, потерявших мужей на войне, а время шло и вместе с ним горе, и они смирялись с потерей, но мать Хейни видела перед глазами хорошие дни только с мужем, и сердце осталось там. Не как другие мужья, относился он к ней с большим уважением, никогда не распускал руки и язык, никогда не напивался. Вечерами учился в вечерней рабочей школе. Когда она овдовела, и многочисленные дочери ее разъехались, одно у нее было желание, чтобы Хейни пошел по стопам отца.

– Вступай в партию, – говорила она ему, – дело отцов – пример сыновьям.

– Зачем? – спрашивал сын. – Ничего они там не делают, только требуют всякие глупости.

Хейни продолжал быть активистом в футбольном клубе. День за днем слышала от сына о клубе социал-демократов «Форвертс». С половником в руках над кастрюлей супа стояла она рядом с сыном, но не наливала в тарелку, ожидая, когда он откроет газету.

– Дай поесть! – сердился сын.

– Отец твой, – пыталась она его воспитывать, – перед тем, как взять в руку ложку, просматривал газету.

– Ну и что? – пожимал плечами Хейни. – Другие времена, другие обычаи. И не читай мне нравоучения, лучше бы налила суп в тарелку. Молча наполняла она тарелку до краев, и после этого они разговаривали только по необходимости. Пока не пришел день, и мать не захотела подавать суп сыну. Это были дни путча Каппа. Армейские офицеры восстали против республики. Хейни вернулся с фабрики, бросил свой рюкзак на стул.

– Забастовка! – объявил он. – Всеобщая забастовка!

– Ну, а ты? – спросила мать. – Продолжаешь сидеть здесь, в кухне, когда республика в опасности и рабочие демонстрируют на улицах? Годовщина гибели отца в эти дни. Был бы он жив, вышел бы во главе демонстрантов спасать республику.

Тарелка Хейни стояла пустой.

Хейни вышел с первыми демонстрантами и вернулся с последними. Боролся за республику. Шагал среди со знаменем и пел. Был готов пролить кровь, если бы это потребовалось. В кухне засветились глаза матери: наконец-то она могла гордиться сыном. С радостью наливала она суп в тарелку сына, который вышел спасать республику, идеал его покойного отца. Но дни духовного пробуждения миновали. Жизнь вернулась в прежнее русло. Забастовка закончилась. Генералы были изгнаны, республика спасена от краха, и опять беспомощно стояла перед каждодневными трудностями. Хейни сын-Огня вернулся с демонстрации, свернул знамя, поставил его в угол и отправился в футбольный клуб.