Дом Леви

– Сейчас приду, – рассеянно говорит доктор и вместо того, чтобы выйти к больным, открывает обе створки окна, высовывает голову на шумящую под ним улицу, чувствуя, что миновали пасмурные дни, и солнце сияет во всю силу. Кажется ему, все прохожие улыбаются, все глаза полны радости, каждый шаг – танцующий. Удивительный чудный день. Слышен марширующий шаг. Строй солдат проходит по улице – сменить почетный караул у могилы Неизвестного солдата, находящейся недалеко от здания, в котором проживает доктор. Он провожает взглядом начищенные до блеска сапоги, поднимающиеся по команде, как пружины, приводимые в действие механизмом. Лицо доктора становится хмурым. С детства раздражал его этот безжизненный автоматизм, когда отец поднимал его на подоконник – смотреть на это представление. На улице тогда били в барабаны, трубили в трубы, раздавались команды, и, громко печатая шаг, проходили батальоны кайзера. «Ты, Эдуард, – сказал ему отец, – когда вырастешь, удостоишься чести быть прусским офицером». Так, пустыми мечтами началась молодая жизнь, по следам которых пришли другие пустые мечты. В каждом возрасте свои мечты, до тех пор, пока те же самые сапоги громким маршем через города и села Польши, растоптали и разрушили все мечты. С тех пор он пугался, слыша в своей квартире звук марширующих шагов.

С тяжкими воспоминаниями следит он за солдатами. Неожиданно замечает на тротуаре маленькую черноволосую девушку среди потока прохожих, ожидающую, пока пройдет строй солдат. С руками в карманах кофты стоит она с головой, обнаженной солнцу, и лицо ее спокойно. С высоты окна чувствует доктор особую приязнь к этой маленькой девушке, имени которой час назад не знал вообще, и которая ворвалась в его болезненное одиночество. После многих лет дано ему снова – быть сообщником человеческой судьбы.

«Маленькая дочь», – бормочет доктор и провожает взглядом переходящую шоссе Беллу, пока она не исчезает в Бранденбургских воротах. Он усмехается, глядя на статую Победы, возвышающуюся над воротами.

«Маленькая дочь. Неожиданно появилась маленькая дочь».

Сердце его расположено к ней.

* * *

На улице Белла постепенно успокоилась, растворилась в широком потоке гуляющих, громко восхищающихся прекрасным днем. «Чудесный человек этот доктор Блум, чудесный!»

Она вошла в писчебумажный магазин купить бумагу и конверты. Теперь напишет Филиппу. Где? Все кафе забиты народом, и общий подъем захватывает и ее. Нет, нет, не здесь. Там… В огромном, давящим на нервы, вводящем в депрессию, сером здании – Доме Скорби. Швейцар встречает ее с улыбкой. В такой чудный день не многие посещают это здание. Белла почти одна в огромном пространстве здания. Она сидит в одном из залов. Ковер стелется у ее ног, напротив нее большая картина: солнце закатывается среди деревьев, старый пастух ведет стадо домой. Белла разглаживает лист бумаги и пишет: «Дорогой Филипп», и тут же зачеркивает слово «дорогой». Берет новый лист и пишет: «Филипп, я сижу в Доме Скорби, в тени картины «Под закатным солнцем». Боже мой! Белла выбрасывает и этот лист. Сошла с ума: под закатным солнцем! Еще напишу письмо романтичной девушки с разбитым сердцем.

Она продолжает гулять по залам. Эту «Мадонну» нарисовал неизвестный солдат на полотне палатки во время боев. Художник погиб, произведение его осталось. Лицо Мадонны прекрасно, выписано нежно и мягко. В одной руке она держит младенца, другую руку простирает в жаждущий убийств мир, прося жизни. Белла стоит перед полотном, не в силах сдвинуться с места. Печаль охватила ее душу. Боль роста пробуждается в груди уколами десятков тысяч иголочек. «Эту боль пробудил жест ее руки, немой крик, требующий права на жизнь». Белла сжимает руками грудь. Кровь стучит в висках. Она снова извлекает лист бумаги из кармана кофты, прикладывает его к стене, пишет – «Филипп» – останавливается.

– Госпожа, вы себя плохо чувствуете? Могу я чем-то вам помочь? – Швейцар шел за нею. Эта бледная худенькая девушка вызвала у него подозрение. В эти дни отчаяние заставляет людей совершать крайние поступки. Совершают самоубийства, как будто жизнь гроша не стоит, а потом имей дело с полицией.

– Благодарю вас, просто голова немного закружилась. Сейчас выйду на свежий воздух, и мне станет лучше.

Белла спускается по ступенькам, швейцар следует за ней. «Напишу ему вечером, в моей комнате – нет! Не вечером. После того, как все уже будет позади».

* * *