Дом Леви

На верху лестницы стоит господин Леви и насмешливо следит за суматохой в салоне. Члены семьи расступаются. Эдит с распущенными волосами и покрасневшим лицом взбегает по ступеням:

– Отец!

* * *

Замкнутое лицо господина Леви раскрывается радостью.

– Добро пожаловать домой, Эдит.

Эдит стоит перед отцом и плачет.

– Как твое здоровье, отец?

Лицо отца близко к Эдит, и она вглядывается в него с тревогой. «Насколько углубились и потемнели мешки под глазами…»

Когда она получила открытку от отца, испугалась. Никогда господин Леви не обращался к сыновьям и дочерям с какой-либо просьбой. Она быстро собрала вещи, оставила все дела и вернулась.

– Спасибо, Эдит, здоровье мое намного улучшилось. Даже не сравнить с тем, как было, – господин Леви целует Эдит в лоб. – Ты выглядишь усталой после долгой поездки. Даже пальто не успела снять. Иди, отдохни, умойся и приходи ко мне, хорошо, Эдит?

Эдит улыбается отцу, машет рукой братьям и сестрам, все еще стоящим в салоне и не отрывающим взгляда от отца и сестры.

– Пока.

– Пока, – хором отвечает веселая капелла.

Эдит поднимается в свою комнату. У входа ее ждет Фрида, лицо ее все еще сердито.

– Я приготовила тебе горячую ванну.

– Дай мне сначала немного отдохнуть, Фрида. Я очень устала. Всю ночь ехала в поезде.

– Иди в ванную, – приказывает Фрида беспрекословным тоном, – не входи в свою комнату до купания. Кто знает, каких вредных вирусов привезла из своего путешествия.

Эдит смеется. Фрида вырастила детей в атмосфере страха перед всякими странными болезнями – пророчествовала им страшную оспу, сыпь во рту, когда они не хотели по утрам есть кашу, более того, предрекала, что они превратятся в скелеты, и вся их плоть сгниет. Когда они начинали с ней спорить, пугала еще более тем, что, не дай Бог, любая болезнь приведет к раку.

– Иди, – процедила Фрида, – пижаму я положила на полотенца. Тем временем переберу тебе постель и приготовлю завтрак.

– Фрида, добрая твоя душа!

Эдит положила голову на плечо Фриды.

Фрида немного смягчилась, но сдержанно погладила ее по голове. Все еще разговор с Эдит не состоялся.

Когда Эдит вышла из ванной, умытая и пахнущая, этаж был пуст. Фрида занялась своими многочисленными делами. Единственный Эсперанто ждал ее у дверей ванной. Поплелся за ней, тычась носом в ее банный халат.

– Дом, – бормотала Эдит, с трудом волоча тело по коридору. На деревянном шесте висел фарфоровый орел: опущенные крылья, кривой клюв, хмурый взгляд – птица, олицетворяющая Минерву, богиню мудрости, которую господин Леви водрузил здесь в назидание детям. Эдит смотрит на птицу, как будто видит ее первый раз в жизни.

– Дом, дом…

На двери комнаты Бумбы большое объявление: «Это квартира цезаря Бумбы Первого, вход без разрешения наказуем расплатой кровью». Вместо подписи традиционный рисунок: череп и скрещенные кости. Рядом, на дверях комнаты Иоанны, тем же почерком – надпись: «Осторожно! Вражеская территория!» Эдит громко смеется, дети ее, дети! Как она желала погладить жесткие волосы Бумбы. Она входит в свою комнату: Фрида открыла окна настежь. В комнате чистота и порядок, словно она и не покидала ее, постель перестелена и сверкает белизной, и рядом с ней на маленьком передвижном столике приготовлен завтрак. Эдит улыбается, садится на кровать, делает глоток, что-то надкусывает. Чувствует, что совсем не голодна. Намазывает ломоть хлеба медом и дает Эсперанто. Затем глубоко вдыхает свежий воздух, как будто перед ней полный сосуд неба: запах вскопанной земли доносится из сада, запах свежего чистого белья, аромат духов от вещей в комнате. Поднимает руки и раскачивается, как будто прислушивается к музыке. Мягкая улыбка покоя не сходит с ее лица.

– Дом, дом.

Окна раскрыты. В саду ни души. Голос Фриды, отдающей приказы, доносится из какой-то комнаты, голос служанки Кетхен, напевающий какую-то печальную мелодию. На подоконниках для проветривания выложены подушки и ковры. Окна комнаты отца закрыты. Воробьи стучат в стекло, занимаются болтовней, и никто им не мешает. На кусты белых роз надеты мешки. Ель у окна сверкает вечнозеленым цветом. Эту ель она с Гейнцем посадила десять лет назад. Эсперанто лижет ее ноги, напоминая о своем присутствии.

– Хоп! – командует Эдит Эсперанто, песик подпрыгивает и кладет передние лапы на подоконник. Теперь оба смотрят в сад. Эсперанто лает на воробьев.

– Сердце мое… О, сердце мое-е-е! – напевает Кетхэн.

– Сердце мое, – подпевает ей Эдит и смеется, в ушах ее слышны громкие голоса, звуки оркестра и она танцует, Эмиль шепчет ей: «Ты прекрасна, Эдит, ты так прекрасна».

– Ах, сердце мое! Сердце мое-е-е! – усиливается волнение Кетхэн.

«Несомненно, и она погружена в счастливые воспоминания», – улыбается Эдит. Ворон садится на ель, покачивается на ветке, вперяет в Эдит злые стеклянные глаза.

– Взять! – приказывает она Эсперанто. – Согнать ворона.

Стеклянный холодный взгляд не отрывается от нее.

– Взять, Эсперанто! Взять ворона!

Эсперанто слабо полаивает. Ворон продолжает покачиваться, и стеклянный его взгляд преступно зол.

* * *