Дом, которого нет

– Нет ничего на пуле. Был в перчатках

стрелявший. Не профан. Но хорошо

поищем и найдём его. Догадки…

– Нет. Я себя сама. – В окно напротив?

Ты, хоть двоилась, Инь не снайпер, вроде.

– Поделишься? – та встряла, – перестрелки,

прицельный выстрел, слово "заслужила"…

Ещё ты и Паук. Я разве мéлка

настолько, чтоб не знать всё, чем ни жил ты?

– Я расскажу. Чуть позже. По порядку.

– Занятный день, – смех Кобры, – баста, прятки.

– Ты мне скажи. Кто мог там, в крыше, быть?

– Да хоть сам дьявол. Это всё равно.

– Тебя хоть в куртке мать могла родить.

Сдаётся мне, и, прыгни ты в окно,

останешься живой и невредимой.

У Инь синяк разбухнет, пальцем ткни ей.

Я за неё, не за тебя теперь боюсь.

– Причины в людях нет, желать ей зла.

– Через неё ко мне подходы ищут… – Пусть, –

сама Инесса голос подала.

– Не пусть. Осталась в свете ты одна.

– С тобой не страшен мне и сатана. –

Закрыла оба глаза, чтобы спать,

сестра, рождённая на час её пораньше.

Долго лежать нельзя… Ну, что сказать?

Не вовсе свет наш, братцы, и пропащий.

Контрасты его держат, как-никак.

В незримое глядит один дурак.

(красные страницы) Under skin, Pt. 2 После смерти

#np The diary – Endless sea (Storm version)

Когда случилась с нами перемена,

её все чувствуют, хоть объяснить не могут.

Над Лорой, сверху, та взяла правленье,

свой дух отдав в ладони уже Богу,

который с буквы пишется заглавной.

Не поклонясь Иисусу и Аллаху.

Как шелуха, слетели с неба маски.

В два глаза, "здесь" и "там" она смотрела.

Одновременно через снафф и сказку

шагала, не отрёкшись от прицела.

Частенько, прозревая, мы добро

спешим творить, мол, зло имели в рот.

Но равно нужно это и другое.

Пинок под зад порой необходим.

Благословенны палачи. Они от боли

к катарсису ведут. «Всё победим», –

сказал Паук. И Кобра подтвердила,

что в кобуре не пластилин носила.

Даю иную установку: делать вправе всё –

лишь человек, зеркальность осознавший.

Про "истинную волю" Кроули Алистер

сказал. Перевели: твори, как знаешь.

До смердяковщины путь этого приёма.

В колодец плюй, раз хочешь быть оплёван.

Катилось к осени. Назрела ситуация…

Чем описать, не лучше ль дать пример?

Инесса в парке, возле мэрии, остаться без

сопровожденья пожелала. Изувер –

тот, кто ремнями для охраны деву душит.

Скорей он, чем спасёт, её разрушит.

Взяла с собою книгу (в парике,

очках, как Лора носит), села любоваться

сгорающими красками. К реке

пошла, за буквами, став девочкой и танцем

форели, что удила та. Уговорив

сестру – ей привезти из дома слив.

Сгоняла, но дорогой её видели:

на байке, с рюкзаком и в вираже.

Мэр пташек распустил повсюду, видимо.

Чтоб обстановку снять до неглиже.

Вернулись вместе с Инь уже они.

В покоях Яна – Лора… всё. Одни.

Низкая, тощая, с косой, веки – за стрелками.

Высокий и… постриженный под ноль.

У самой двери встали они. Не в гляделки, нет,

рубились. Кровь действительная – соль;

вода морская с добавлением белка.

Она к нему ещё тянулась. Тчк.

– Зачем ты ездила из парка? – Попросила

Инь привезти ей фруктов. Для момента.

– Чем бы то ни было, меня оно взбесило.

– С чем поздравляю. Ешь себя, как ленту

жуёт испорченный магнитофон. Причём тут я?

Напомню: я не собственность твоя.

– Какая безответственность! Ты что,

решила там одну её оставить?

Мол, не случится ничего? – Что это, стёб?

Охраны, как нерезаных собак там!

– Я никому. Из них. Инессу. Не доверю.

– На ней ты помешался, в самом деле!

– Она моя жена. – Моя сестра. Ну, и?

– Не уходи так больше. Ей нужна ты.

– Нет, я тебе нужна. С ума сойти!

Паук эмоции раскрыл, входи за плату!

Мне мать про безответственность орала,

когда я в комнате своей не убирала.

Хохочет дулу в пасть, а тут взбесился!

Всё хорошо ведь с ненаглядною твоей.

– Права, пожалуй, ты. Погорячился.

– Нет, ты вскипел, как гейзер из камней.

Из-за чего причём! – Повтора ситуации

быть не должно. Следи за ней. – Дашь рацию?

«Инесса села на скамейку и читает,

ей на плечо присел какой-то жук,

породы с дерева не видно мне…» – Не так, Ло.

Не так всё страшно. Я тебя прошу.

– Ты до маразма темпом этаким пойдёшь.

– Тебе я верю. Остальное – ложь.

Права была, предупреждая. Отпустить

её бы надо. Да, едва увидев…

– В кусты не едь. Что было, не криви.

И так её нельзя сквозь нас обидеть.

Всажу обойму наглецу я прямо в нос.

Откуда пахнет гарью, вот вопрос.

– Определить, откуда, не могу.

Проблема в этом. Пахнет отовсюду.

Я к каждому придирчив, как к врагу.

Как будто сговорились рушить чудо.

– Тебя не узнаю я. Нет, не ты.

Шкуркой с банана чистил он хвосты,

смеялся, принимая боль и смерть,

абсурдность жизни знал во всём разломе,

прекрасно обходился он без вер

и говорил, себя мы видим в коме,

а не богов, и сами себе боги…

Ян, мне знакомый, не просил подмоги!

Что с тобой стало? Я смогла, – смогла,

хоть за тебя не раз вскрывала глотки,

в тебе потребность – толщею стекла

отгородить, упрятать за решётку!

Я без тебя могу, пусть даже и теперь

пошла бы биться, будь он бог иль зверь! –

С размаху села Лора на кровать

и в волосы вцепилась. Перекошено

лицо её. Продолжил Ян стоять,

бурлящих слов потоком огорошенный.

Её учил он чувства контролировать

сам, персонально. А теперь – она его.

– Ло… – Нет. – Я… – Нет твоего я.