Дом иллюзий

Много лет спустя я писала часть этой книги в коттедже на острове неподалеку от побережья в штате Вашингтон. Если бы потребовалось описать остров одним словом, это слово было бы: влажный. Или: первобытный. Скользкие толстые слизни на траве, на дорожке, у меня на крыльце. Добравшись до океана, я наблюдала, как соколы ныряют в воду и выдергивают извивающуюся рыбу. Когда я пересекала лагуну с соленой водой, тучи кровососов следовали за мной, словно я – королева проклятых. По ночам я спала с открытым окном и слышала столько существ: сов, лягушек, однажды кто-то свистел, как цуг-флейта. Я подобрала улитку, чтобы получше рассмотреть, и случайно ее уронила. Снова подняла – ракушка раскололась, из трещины лезла белая пена. Меня ужаснула чудовищность моего проступка, его чистая, неукротимая бездумность. Я проехала такой путь до этого острова, чтобы написать книгу о страдании – и так жестоко обошлась с безобидным обитателем этого острова.

Однажды я болтала с другим писателем, любуясь видом на гору Рейнир, как вдруг оба мы услышали пронзительный вопль. Мы смолкли, переглянулись, вопль раздался снова, и мы кинулись в лес, выкрикивая имена других гостей. Тишину прерывало только наше пыхтение.

– Может быть, животное? – спросила я, хотя очень в этом сомневалась.

В ночь накануне отъезда мы все собрались у костра и услышали снова – три вопля, завершившиеся несомненным женским визгом. Мы вздрогнули, но тут же сошлись на том, что это животное, рысь или кто-то еще. Однако этот ответ не рассеял озноб, вызванный ужасным звуком – безусловным, горестным кличем страха.

Дом иллюзий как дом № 9 по Торнтон-сквер

Прежде чем приобрести переносное значение, слово «газлайтинг» имело конкретный смысл. Освещение газовыми лампами. В 1938 году появилась пьеса «Улица ангела», в 1940-м – фильм «Газовый свет», а в 1944-м – второй, снятый Джорджем Кьюкором, с неподражаемой, ошеломляющей, низвергающейся в безумие Ингрид Бергман в главной роли.

Коварный супруг подтачивает душевное равновесие жены, перемещая в доме предметы – брошь, картину, письмо, – вынуждая жену признать себя сумасшедшей, чтобы отправить ее в психушку. В итоге его план разоблачен: когда-то, когда его будущая жена была еще ребенком, он убил ее тетю, а годы спустя затеял головокружительный роман и женился на новой своей жертве лишь затем, чтобы вернуться в тот дом и найти недостающие драгоценности. По ночам Грегори – его играет вкрадчивый, харизматичный Шарль Буайе – втайне от жены пробирается на чердак и разыскивает вожделенную добычу. Газовый свет, вынесенный в название фильма, – одна из причин, по которой героиня и вправду верит, что сходит с ума: лампы меркнут у нее на глазах, словно где-то в другой части дома кто-то зажег в этот момент свет – но ведь никто этого не делал?

Пола в исполнении Ингрид Бергман впадает в отчаяние тем стремительнее, чем глубже верит в собственную забывчивость, слабость, а там и умопомешательство. Все, что составляет ее личность, разрушено психологическим насилием: из некогда веселой, жизнерадостной женщины она превращается в затравленную истеричку. В финале от нее остается лишь оболочка, что бродит, как призрак, по роскошному лондонскому особняку. Муж не запирает ее ни в комнате, ни в доме: в этом нет необходимости. Он превратил ее собственный разум в темницу.

Пока смотришь фильм, проникаешься глубоким сочувствием к Поле, хоть она и не реальный человек, хоть ее страдание – всего лишь отпечаток на целлулоидной пленке. Смотришь фильм снова и снова в темноте, восхищаешься тем, как уловлены трепещущие тени обоих персонажей на фоне вычурной викторианской мебели и декора, подмечаешь сокрушенное выражение ее лица, влажные дрожащие губы, близость обморока.

Ингрид Бергман – высокая, крепкая, как гора, но в этом фильме она истончается, точно песчаная дюна. Грегори доводит ее до слез прилюдно, на концерте, а потом дома, в присутствии двух служанок. Ему подходит любая аудитория, самая малочисленная. «Не унижай меня на глазах у прислуги», – всхлипывает Пола. Но даже если бы эти женщины не вошли и не увидели то, что они увидели, мы-то здесь. Она могла бы с тем же успехом взмолиться: «Не унижай меня при кинозрителях». Ведь в любом случае мы – слуги, кинозрители – лишь беспомощные свидетели.